Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

обходится в Сербии. Еда начинается закусками, появляется целый баран, жаренный на вертеле, и еще много всякой еды, а вино не пересыхает в стаканах. Произносятся первые речи на сербской почве. Они искренни и полны признательности России за все прошлое. Отвечают Михаил Васильевич, Леонтович. Видна настоящая радость, льется чистосердечная речь. Мигом устанавливаются самые милые, дружественные отношения.

Время, однако, мчится, скоро уж два часа, как мы здесь, и поезд готовится к отходу. Нужно расставаться. Встаем неохотно, только что косточки расправились после тяжелой ночи; а тут опять забирайся в нашу нору. Все общество идет на вокзал, происходит прощание, и мы в своем отделении. В это время Стаевичу подают целого жареного барашка и большую бутыль с ракией – это нам на дорогу. Поезд трогается. «Живио, живио» – несется ему вслед. Это первый привет Сербии. И всюду, где и куда бы мы ни показывались, видим тот же привет и слышим то же «живио». Веселые, забыв тяжелую ночь, мы едем дальше, обсуждая неожиданную встречу, вспоминая новых знакомых.

В нашем отделении появляется Стаевич, рассказывает, что скоро мы будем проезжать мимо Куманова, где его артиллерия нанесла страшное поражение болгарам. Здесь начался прорыв фронта, приведший всемирную войну к победному концу, а Сербию избавивший от нашествия врагов. Около 500 лет назад на этом месте была решена судьба Сербии, бросившая ее тогда под владычество турок. Мы ехали мимо совершенно разрушенных станций, представлявших собой остатки стен, торчавших из груд строительного мусора. Злобные болгары взрывали все, вплоть до самых незначительных железнодорожных зданий. Было страшно смотреть на следы такой невероятной ненависти, которая целые сотни лет держит оба народа в постоянной военной подготовке, напряжении и наблюдении друг за другом. Сам железнодорожный путь, еле-еле приведенный в такое состояние, чтобы пропускать поезда, не давал возможности скоро двигаться вперед, чем и объяснялись наши продолжительные стоянки среди поля, а уж если добирались до станции, то стояли подолгу. С радостью выбирались мы из наших отделений на полотно железной дороги и гуляли, не отходя далеко от поезда.

Вдруг слышим музыку в стороне разбитого вокзала. Что такое? Идем и видим бесконечную вереницу солдат, статских, девушек, женщин, селяков, ребят. Они держат друг друга за руки и, перебирая ногами, медленно продвигаясь слева направо, сосредоточенно смотрят в землю и, по существу, в такт музыке, топчутся ногами на одном месте, но не все одинаково. Какой-то русский офицер, едущий с солдатами, отдирает такие «па» в тот же такт, что все с удивлением и даже с уважением взирают на него, такого ловкача. Люди входят и выходят в эту бесконечную цепь; вот и пуковник Стаевич вошел в нее. Рядом с ним простой селяк в грубой, домашней работы, куртке и штанах национального фасона, расшитых тесемками и тесно обхватывающих нижнюю часть ноги, на нем чулки с широкой шитой каймой ярких цветов, и обувь как лодочка с поднятым кверху носом, сделана она из куска кожи, заменяющей подошву, сверху же красивый переплет из тонких ремней. Это ко́ло[26] – то ко́ло, о котором приходилось так много слышать. Музыка тянется бесконечно, мотив мало варьируется, иногда учащаясь, тогда и ноги начинают ходить быстрей – и вдруг музыка оборвалась. Музыканты устали дудеть; танцоры как будто удивлены, как будто их разбудили после гипноза, руки расцепляются и люди медленно разбредаются в разные стороны. Это развлечение повторяется на каждой остановке, тем больше, что музыка даровая: с нами едет пленный болгарский оркестр, который дудит часами, а ко́ло сосредоточенно и медленно, как бы переливаясь, движется на одном месте.

Мы ехали до Скопье берегом красавца Вардара. Эта могучая горная река, красуясь голубизной своих вод, несется к морю, пренебрегая всеми препятствиями, которые нагромоздили ему горы в тесных ущельях, в широких разливах, загороженных скалами и порогами. Но вот мы достигли перевала, и путь переходит на берега Моравы. День вечереет, на небе весенние тучки. Нам предстоит перебираться пешком на другую сторону реки по разрушенному болгарами мосту. За нами пришлют другой поезд с той стороны, а этот надо оставлять. Багаж выбрасывают на полотно. Появляются целые стаи мальчуганов, они подхватывают багаж, и мы по настланным на мосту доскам отправляемся на другой берег широкой Моравы, располагаемся на тюках и саквояжах и начинается ожидание поезда. Солнце заходит в розовых облаках, бросая прощальные лучи на розовые, лиловые, темные горы. Какая красота! А еще так недавно воздух содрогался здесь ревом пушек, а воды Вардара и Моравы текли полные крови, теперь же окрестности уходили в мир и тишину наступающей ночи.

Тихо льется наша беседа и легче дышится после душного и тесного вагона. Смольянинов вступает в разговор со своим носильщиком, 12-летним мальчуганом, и спрашивает: «А любишь болгар?» У мальчугана делаются злобные глаза, он хватается за пояс, где у него нож, и, показывая на шею, говорит: «Всех их надо резать». Какая ненависть! И есть за что. Бедные села разрушены, как и железная дорога, жители ограблены дочиста, родители мальчика ими убиты, сам еле спасся с войсками; святыни осквернены, десятки и десятки священников замучены, а ведь те же православные! Другие мальчики вторят ему – надо резать. Вдруг появляется мальчуган с отличными сладкими слоеными пирожками (слойка в Сербии – специальность[27]). Мы покупаем и едим пирожки и начинаем раздавать их мальчуганам. Они сперва не понимают, в чем дело; торговец смущен, но, получив деньги, успокаивается, а мальчуганы мигом справляются со своими пирогами. Славные мальчишки, чисты и честны, нет у них попрошайничества.

Поезда же все нет, начинает темнеть. Наконец вдали мелькают фонари, мальчики кричат: «Воз!» И правда, долгожданный поезд приближается, его берут приступом, нигде не приткнешься. Вереница мальчуганов с багажом разрывается, разбрасывается, а у нас семь мест, т. е. семь мальчуганов, да еще и Смольянинов со своим, где-то отстает Михаил Васильевич. Ах ты боже мой, как же добудем места́? Но Стаевич уж позаботился обо всем. Навстречу поезду он послал на дрезине четырех офицеров, и они реквизировали для нас целый вагон, охраняемый солдатами. Нам помогают взобраться в вагон. Большое отделение уже почти завалено багажом Дурново. Мы с Михаилом Васильевичем кое-как размещаемся в разных углах за баррикадой всяких тюков, сундуков, саквояжей, наши семь мест тоже тут. Маленький Смольянинов запрятался в уголок. Все благополучно, трогаемся в дальнейший путь.

У Валентины Сергеевны Дурново появляется гитара, образуется хор, но он что-то не клеится, тогда Стаевич затягивает: «Вниз по матушке по Волге», его милые дочки подтягивают, очень музыкальная семья Дурново подхватывает – и дело пошло на лад. Стаевич же лучше всех знаком с русскими песнями. И вот на берегах