Новые приключения Царя Обезьян - Дун Юэ

Сунь Укун захохотал во все горло и воскликнул:

– Первый государь Сун, император Тай-цзу, с превеликими трудами завладел Поднебесной, а Цинь Гуй с превеликой радостью отдал ее!

– Что-то это вино ныне не приносит мне радости, – сказал Цинь Гуй. – Ах, повелитель! Впредь будет еще много Цинь Гуев, вот и нынче их тоже немало, – отчего же страдать приходится одному Цинь Гую?

– А кто просил тебя показывать пример нынешним и будущим Цинь Гуям? – сказал Сунь Укун. Он приказал чертям с золотыми когтями принести пилу, они связали Цинь Гуя и распилили его на десять тысяч кусочков. Потом Главный Выдуватель в один миг вернул Цинь Гую его облик, а Сунь Укун стал читать дальше:

«Когда мирные переговоры закончились, Цинь Гуй носил на руках послов Цзинь, хвастаясь своей силой».

– Когда ты носил на руках цзиньских послов, понял ли ты, сколько они весят? – спросил Сунь Укун.

– Мне казалось, что они тяжелы, как гора Тайшань, – ответил Цинь Гуй.

– А ты знаешь, сколько весит гора Тайшань?

– Наверное, с десяток миллионов пудов.

– Тебе не придется гадать, ты сам сможешь измерить ее вес! – воскликнул Сунь Укун.

Он велел пяти тысячам чертей с медными костями принести железную гору Тайшань и придавить ею Цинь Гуя. Два часа спустя они отворотили гору, и все увидели, что Цинь Гуй, став плоским, словно лист бумаги, весь вдавлен в грязь. Сунь Укун приказал вернуть Цинь Гую его прежний облик и продолжил допрос. Он заглянул в судебное дело и прочел:

«Сунские полководцы докладывали о победах, одна за другой одержанных в битвах с врагами, но Гуй всякий раз говорил, что следует отступать. В девятом месяце он отозвал предводителей войск со всех границ царства».

– Эти полководцы прибыли ко двору на резвых скакунах или пешком? – спросил Сунь Укун.

– Конечно, они примчались на резвых скакунах, повелитель, – доложил судья.

Тогда Сунь Укун повелел превратить Цинь Гуя в жеребца цвета драконьей чешуи. Несколько сотен свирепых чертей ездили на нем верхом и хлестали его плеткой. Сунь Укун выждал час, а потом, приказав вернуть Цинь Гую прежний облик, снова начал читать:

«Двенадцать раз он посылал Юэ Фэю золотые императорские таблички с повелением отступить. Юэ Фэй неизменно исполнял повеления, и вскоре все отвоеванные им земли снова заняли враги. Сколько Фэй ни просил поставить его главным предводителем императорских войск, он всегда получал отказ. Однажды цзиньский полководец Ушу написал Цинь Гую письмо с просьбой о помощи, и тот снова решил помочь людям Цзинь. Поскольку советник Ваньхоу Сюэ втайне ненавидел Юэ Фэя, Гуй подговорил его сочинить на полководца донос. Еще он подговорил Чжан Цзюня облыжно обвинить Ван Гуя в измене и заставил Ван Цзюня оклеветать Чжан Сяня, заявляя, что Чжан Сянь замыслил отозвать войско Юэ Фэя. Потом Цинь Гуй приказал взять под стражу Юэ Фея и его сына, принуждая их дать показания против Чжан Сяня.

Когда по его приказу Хэ Чжу стал допрашивать Юэ Фэя, с полководца вдруг спали одежды и все увидели, что в его спину глубоко врезались четыре слова: «До смерти предан будь, родине служи». Хэ Чжу понял, что вины за Юэ Фэем нет, и дело прекратил. Тогда Цинь Гуй назначил обвинителем советника Ваньхоу Сюэ. Тот вел следствие больше месяца и бросил Юэ Фэя в темницу. Собрав множество лживых показаний, советник добился казни Юэ Фэя. Полководцу было лишь тридцать девять лет от роду».

– Цинь Гуй, что ты скажешь о деле Юэ Фэя? – обратился к злодею Сунь Укун. Едва он проговорил это, как Цинь Гуй бросился наземь и зарыдал во весь голос.

– Цинь Гуй! – вскричал Сунь Укун. – Тебе хватит и одного тела, а дому Сун где взять сто Поднебесных Миров?

– О повелитель, – ответил Цинь Гуй. – До сих пор я все кары сносил безропотно, но когда вы перешли к делу Юэ Фэя, я, преступная душа, страшусь отдать свое тело в руки палача; а если меня станут расспрашивать о полководце Юэ Фэе, не посмею сказать ни слова! Боюсь, тут для меня и сотни тел будет мало.

Сунь Укун приказал всем подвластным ему судьям забрать себе по одному Цинь Гую и допросить его, применяя все мыслимые пытки. Судьи тотчас растащили в разные стороны девяносто девять Цинь Гуев. В одном конце зала слышалось: «В деле почтенного Юэ я, преступная душа, не был замешан!» А из другого конца доносилось: «О повелитель, сжалься! Убавь наказание хотя бы на один удар!»

Сунь Укун был доволен.

– Я полагаю, – обратился он к стоявшим перед троном судебным исполнителям, – прежде не бывало преступления, заслуживавшего столь суровой казни, верно?

Судья Цао не посмел ничего сказать, а вместо ответа поднес Сунь Укуну какие-то бумаги. Сунь Укун заглянул в них и увидел, что это записи допросов, только что проведенных в нижних палатах Подземной Управы. На первой странице было написано:

«Палата Яня: Цинь Гуй по природе своей „Голубая Муха“[42]. Он требовал перебить всю родню обвиняемого. У Юэ Фэя душа чистая, как свежий снег, и благородная, как Желтый Стяг[43]. Гуя надлежит называть „несведущий разбойник“, а Фэя – „образцовый подданный“».

– Тут сказано чересчур мягко, – заметил Сунь Укун. – «Несведущий» – это слишком мало для Цинь Гуя.

Он перевернул страницу и прочитал:

«Палата Ли: допрос Цинь Гуя не дал результата. „Скорбь отлученного“[44] вселяет печаль».

«Вот смех-то! – подумал Сунь Укун. – Преступлениям разбойника Циня нет числа, а этот судья думает только о том, как бы половчее выразиться. Верно говорят, что „ученому мужу мудрено решить судебное дело“. Не стоит читать дальше». И Сунь Укун заглянул в следующую страницу:

«Палата Тана: поминальное слово о генерале Юэ.

Кто незаконный

      „приговор из трех слов“[45] произнес?

Кто же разрушил

      стену вдоль наших границ?

Глянешь на Север —

      воистину горько до слез.

Южные ветви

      полны перепуганных птиц.

Смерть полководца,

      следом – несчастья страны,

Первый советник

      тайно врагам помогал.

Ветер закатный

      тронул вершину сосны.

Мнится: как прежде,

      звуки сражений слышны».

– Вот стихи, раскрывающие суть дела! – воскликнул Сунь Укун и повернулся к Цинь Гую: – Эй, Цинь Гуй! В стихах господина Тана фразу из пяти слов «Первый советник тайно врагам помогал» можно назвать «приговором из пяти слов». А что будет, если поставить его против твоего «приговора из трех слов»?