Российский колокол № 3–4 (35) 2022 - Литературно-художественный журнал

но и почти всех людей. Другое дело – какая это фотография. Фотография Аннабеллы в приведенном Набоковым примере не была эротического содержания, а имела совершенно бытовой характер. К тому же изображенная на фото Аннабелла была ровесницей Гумберту. По поводу увлечения Куильти непристойными видео можно сказать, что Кэрролл видео не увлекался, потому что видеосъемка была изобретена позже.

Наличие двойников

Многих своих героев Набоков наделяет двойником. Самые известные пары двойников: Гумберт Гумберт – Клэр Куильти, Себастьян Найт – его сводный брат В., Вадим Вадимович – какой-то известный писатель. Есть еще у Набокова очень необычные формы двойничества. Цинциннат, скрывающий истинного себя от окружающих, сам содержит в себе своего двойника, необходимого ему для защиты. Случай со Смуровым из романа «Отчаяние» еще более странен. Трагедия Смурова – в заблуждении. Его изначальная ошибка в том, что Феликс вовсе не является его двойником и даже непохож на него, а сам Феликс не обладает литературным талантом.

Самый простой пример двойничества в книгах Кэрролла – зеркальные братья Труляля и Траляля.

Другой пример – автор говорит об Алисе: «Эта выдумщица ужасно любила понарошку быть двумя разными людьми сразу!»[27]И действительно, в сказке мы встречаем ее детские диалоги-монологи с кем-то.

А есть пример и из жизни. Даже сама история создания «Алисы в Зазеркалье» связана и с двойниками, и с зеркалами. Оказывается, прототипом Алисы в Зазеркалье могла стать не Алиса Лидделл (или не только Алиса Лидделл), а другая девочка по имени… Алиса – Алиса Рейкс, которая рассказала об этом в своем письме, помещенном в лондонской газете «Таймс» от 22 января 1932 г. История, рассказанная в письме, такова: однажды Кэрролл гостил у семьи Рейкс. Там и познакомился с нашей героиней. «Так ты, значит, тоже Алиса. Я очень люблю Алис», – сказал он и протянул ей апельсин, затем спросил, в какой руке она его держит. «В правой», – ответила девочка. «Верно, – сказал Кэрролл. – А теперь посмотри в зеркало. Теперь в какой?» – «В зеркале – в левой», – ответила Алиса. Затем Кэрролл попросил ее это объяснить. Она не растерялась и ответила, что если бы стояла по ту сторону зеркала, то держала бы апельсин в правой руке. Ответ ему очень понравился. Так возникла идея «Алисы в Зазеркалье».

Прототипом знаменитой Алисы вполне могла быть и Мэри Хилтон Бэдкок, фотографию которой Кэрролл почему-то послал Тенниелу вместо Алисы Лидделл для создания иллюстраций к «Алисе в Стране чудес».

Одиночество творческой личности

Герои Набокова и Кэрролла – писатели, философы, мыслители. Их одиночество выражается в некой особости, непохожести на других людей, обладании тайной преодоления смерти, «непрозрачности»[28], как у Цинцинната, который «бдительно изощрялся в том, чтобы скрыть некоторую свою особость»[29].

Героями Набокова одиночество обозначается как признанная необходимость жизни гения или как признак гениальности. Себастьян Найт «приговорен к благодати одиночного заключения внутри себя»[30], а Фёдор Константинович, по словам автора, «давно догадался, что никому и ничему всецело отдать свою душу неспособен»[31]. И как итог можно привести мысль Пнина о том, что «главная характеристика жизни – отъединенность»[32].

В тех стихах Кэрролла, которые я приводила выше, кроме трагичности жизни и трагичности утраты земного рая детства очень хорошо видна тема одинокого человека, выраженная через образы снега и зимы, а также мысль, что Алиса выросла и, возможно, его позабыла. Эта последняя мысль кажется даже преобладающей.

Возвращение в Санкт-Петербург

Мечта вернуться в родной город детства Санкт-Петербург и вообще в Россию ни на минуту не оставляла Набокова с момента изгнания. Пока он не «промотал» ее, по его собственному выражению, в своих произведениях и не изжил таким образом этой мечты. Тем не менее Набоков, уже будучи очень состоятельным человеком, продолжал жить в гостинице и так и не обзавелся собственным домом, так как его единственный дом остался в Петербурге, на Морской улице, № 47.

А сколько стихов он посвятил любимому городу! Вот одно из них, которое так и называется – «Петербург»:

Мне чудится в рождественское утро

Мой легкий, мой воздушный Петербург…

Или другое, с таким же названием:

Так вот он, прежний чародей,

Глядевший вдаль холодным взором

И гордый гулом и простором

Своих волшебных площадей…

Казалось бы, какая связь между Кэрроллом и Санкт-Петербургом? В его сказках и стихах такой связи не прослеживается. Но это не совсем так. В 1867 году Кэрролл предпринял достаточно серьезное путешествие с богословом Генри Лиддоном с посещением Петербурга – на прямом пути и на обратном. Это путешествие Кэрролл описал в «Дневнике путешествия в Россию 1867 года», который был опубликован посмертно. Получается, Кэрролл все-таки тоже писал о Петербурге!

Тема изгнанничества также затронута обоими авторами, но немного в разных смыслах. Набоков был великим изгнанником ХХ века. Как в физическом смысле, так и в духовном. И это его духовное изгнанничество изначально не было связано с историческими событиями (или это было предчувствие?), оно было неотъемлемой частью его личности и носило характер духовной элитарности. Его первые стихи, опубликованные им в шестнадцать лет, уже содержат воспоминания об утраченном прошлом. Набоков пишет об этом в «Других берегах». Это метафизическое изгнанничество сделало возможным появление таких характеров, как Цинциннат, Эдельвейс, Фёдор Константинович и др. Но изгнанничество Набокова содержит одновременно и трагедию, и счастье – именно в этом и заключается его неповторимость. Легче всего изгнанничество Набокова передано в рассказе «Письмо в Россию»: «Слушай, я совершенно счастлив. Счастье мое – вызов. Блуждая по улицам, по площадям, по набережным вдоль канала, – рассеянно чувствуя губы сырости сквозь дырявые подошвы, – я с гордостью несу свое необъяснимое счастье. Прокатят века – школьники будут скучать над историей наших потрясений, все пройдет, все пройдет, но счастье мое, милый друг, счастье мое останется – в мокром отражении фонаря, в осторожном повороте каменных ступеней, спускающихся в черные воды канала, в улыбке танцующей четы, во всем, чем Бог окружает так щедро человеческое одиночество»[33].

Кэрролл упоминает об изгнании в предисловии к «Сильвии и Бруно». Его мысль заключается в том, что смерть не должна казаться изгнанием из жизни, полной удовольствий.

Таким образом, тема изгнания затронута обоими писателями, только в случае Набокова это изгнание является и физическим, и духовным, а в случае Кэрролла – только духовным.

Метафизическая насмешка

Тема метафизической насмешки Мак-Фатума над героями ясно прослеживается во всех произведениях Набокова.

Насмешливой кажется критикам биография Чернышевского, написанная Годуновым-Чердынцевым. С насмешкой относится