Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

можем лишь гадать, почему. Конкретные причины могут быть разные, и к тому же сотрудники милиции, видимо, найти оружие не сумели. Но главное объяснение, возможно, в другом. Дебоширов, хулиганов, босяков и мелких уголовников среди молодежи Волгодонска не пересчитать — таков уж этот город. Если начинать против каждого уголовные дела заводить, то так и каждого второго в зону отправить можно. А кому это нужно? Да и не справиться органам правосудия с такой криминальной ордой. А в данном случае никто и не пострадал, и почему не счесть, что директору от страха обрез какой-то померещился? Пусть погуляет на свободе парень, а дальше видно будет.

Близорукая, конечно, с точки зрения общества политика, но ведь конкретные исполнители о проблемах глобальных предпочитают не размышлять и не рассуждать. Может быть, пока молодой бандит дозреет и что-нибудь эдакое вытворит, начальник отделения уже успеет пойти на повышение в областной центр, а там пусть преемник разбирается.

Вот и не додумались в райотделе милиции ни до чего иного, как пожелать успешно сформировавшемуся преступнику «полечиться» проверенным и привычным для советского человека лекарством — трудотерапией.

Взял я направление пошёл устраиваться на работу токарем, на Волгодонский лесокомбинат. Стал я работать, но там же работали, и «химики» из спецкомендатуры. Меня сразу определили своим человеком с понятием арестантским, а вершков я уже нахватался.

Преступники оказались куда наблюдательнее, чем профессиональные стражи общественного порядка. Пока последние делали вид. что уповают на трудовое перевоспитание, уголовники поспешили принять новобранца в свою среду.

…И работа стала у меня такой: прихожу на комбинат вовремя. Получаю задание на смену и отдаю его «химикам». Но какой-нибудь прут, деталь вставляю в шпиндель или зажму в кулачки, включу подсветку и все. Мастер в кабинет идет, а меня «химики» посылают с деньгами и сумкой за огуречным лосьоном, вином, одеколоном и водкой. К обеду приду, принесу сумку со спиртными душистыми напитками, а они за меня задание сделают: там на полчаса дела-то всего. Задание сделано, станок чист и я пошёл гулять!

Такой вот продуктивный, общественно полезный труд! Прекрасное средство воспитания гармонической личности светлого будущего! Уголовник и будущий серийный убийца лучше понял специфику общественного производства в эпоху «развитого социализма», чем многие из ностальгически настроенных лидеров наших дней, мечтающих о возвращении в «утраченный рай» 1970-х годов.

Меня вскоре перевели токарем по дереву в сувенирным цех, но «химики»-то по-прежнему рядом, и нужно было бегать за спиртным. Я и сам был заинтересован, чтобы выпить на халяву. А вечером ходил в ШРМ (школу рабочей молодежи), и около школы можно было сообразить на троих. Сидишь или спишь на уроках и ничего не знаешь, и тебе оно, это учение, триста б лет не нужно.

А тем временем в городе драки были между городом и шанхаем [поселком], кварталом и т. д. Дрались толпа на толпу, и в ход шло все, начиная от троса и кончая иногда огнестрельным оружием.

Я попал к городским и дрался за город, и лихо у меня получалось. Работы я стал менять одну за другой. Уволился с лесобазы, устроился на хлебокомбинат слесарем, потом пекарем и мукосеем. Все было бы хорошо, но угораздило меня повадиться ходить к девчатам, туда, где клеили ящики под торты, и там работала дочка механика. Работал я на хлебокомбинате недолго, но многих женщин и девушек успел поиметь прямо в рабочее время. Поругался с механиком. А он и сам был кобель в те годы и поимел там очень многих, и тут какой-то мукосей Вова на его пути стоит и еще на дочь его поглядывает. В оконцовке мне предложили уйти по-хорошему, и пришлось уволиться.

Для увольнения имелись, наверное, весьма веские причины, потому что стиль общения Муханкина с женщинами (вспомним про девочку Таню из колхоза и опробованную на ней комбайновую цепь) был, по-видимому, весьма специфичным. Впрочем, история о конкретных обстоятельствах его «трудовой» биографии умалчивает.

Нашёл я работу на ТЭЦ-2 и устроился слесарем-ремонтником и монтажником. Вскоре я не поделил с мужиками женщин разных начальственных, и, чтоб не было неприятностей мне предложили уволиться по собственному желанию.

По-видимому, свойственная Муханкину повышенная конфликтность давала о себе знать постоянно, и поэтому он долго на одном месте нигде не задерживался.

Я уволился и устроился на Цимлянский хлебокомбинат бригадиром грузчиков, и это была моя последняя работа, а потом была тюрьма и колония усиленного режима. А пока вернемся немного назад а 1976 год. [Вот весьма характерный пример чисто писательского, свободного оперирования повествователем категорией времени.]

Я понемногу осваивался на свободе, и уже после спецшколы началось моё формирование в условиях вольной жизни, где было другое течение зла и где ко мне никто не проявлял внимание и каких-нибудь человеческих чувств, заботу и добро. Однажды приехала какая-то женщина, и я случайно оказался во дворе. Она сказала, что ведет статистику для спецшколы о том, кто как живет, чем занимается, изучает, у кого какие условия жизни и т. п. С мамой она уже побеседовала и начала меня стращать новыми неприятностями, попугивать, на что-то намекать, и такую блевотину несла, а сама же хоть бы по-людски подошла и спросила, как я да что у меня, — я бы её я сарай пригласил к себе наедине о душе и сердца боли поговорить.

Так нет: она среди двора стоит, рот кривит, а я слушал-слушал и заткнул ей рот морально как мог. [То есть, разумеется, устроил отвратительный публичный скандал.] Это, говорю, тебе не спецшкола, дама. Какого черта ты сюда приперлась, хочешь жариться, так и скажи. Была б моя воля, я бы в вашей стране ни дня не состоял, и вообще я бы такую родину со всеми вами и властями за кусок сапа продал бы и выкинул псам помойным. Вали отсюда подобру-поздорову, пока мяса не наделал, крыса спецшкольная.

Мать влезла в разговор, а я ей и сказал, что всех ненавижу: и вас, и их, и ваших ментов. Была бы война — всех маханов и тварей казнил бы лютой казнью. Наговорил я им много чего, пока та женщина не поняла, что действительно лучше уйти, пока чего не случилось.

Мы, конечно, и можем быть укорены в том, что память нигде не подвела нашего рассказчика и что события расставлены им всегда действительно в той последовательности, в какой они реально происходили, но в каких бы ситуациях ни помещать их, одно очевидно: потенциал накопившейся агрессии уже перешёл у Муханкина критическую отметку, а разрядка все не наступала. Он лез на рожон, бросался на окружающих,