Естественная религия. Религиозные верования и практики в эволюционной истории человека - Анастасия Александровна Зубковская

и при этом извлечены из нее же. В этом моменте будто уже невозможно определить, где пролегает граница между организмом и его экологической нишей, такое ощущение, что индивид становится средой самому себе, которую создал при помощи своего разума. Я полагаю, что такие спекуляции могут привести к каким угодно философским выводам, например к солипсизму, если у нас не будет достаточных оснований считать, что среда, которую я осваиваю, – это нечто другое по отношению ко мне[142].

В похожем ключе материальная культура трактуется в теории активного экстернализма (active externalism), которая также называется гипотезой расширенного сознания. Энди Кларк и Дэвид Чалмерс, авторы этой теории, считают, что интеллектуальные артефакты (например, записные книжки или мобильные гаджеты) – это как бы «внешняя когнитивная подсистема субъекта». Отсюда, например, смартфон – это продолжение человеческого сознания, его расширение. У Кларка и Чалмерса читаем:

Определенно кажется, что эволюция благоприятствовала встроенным возможностям, которые особенно приспособлены для паразитирования на локальной среде, чтобы уменьшить нагрузку на память и даже изменить природу самих вычислительных задач[143].

Можно согласиться с тем, что основная эволюционная траектория человека – экстернальная, то есть внешняя, потому что его стратегии – это чаще всего функциональные приспособления среды. Однако если жировая ткань млекопитающих как эволюционная адаптация для поддержания терморегуляции все же часть их организма, то одежда человека, выполняющая такую же функцию, – это не его тело, хотя она может оказывать различные психологические эффекты. Точно так же, когда я беру нож, чтобы порезать овощи, то четко осознаю, что нож – не продолжение моей руки. Короче говоря, экстернализм не должен быть слишком активным. Я тоже не представляю свою жизнь без смартфона с интернетом, но все же он расширяет мои способности, а не мое сознание. Данные, которые человек хранит на внешнем жестком диске, не тождественны тем, которые хранятся у него в долговременной памяти. Эта дискуссия требует прояснения понятий «сознание» и «субъект». Более того, здесь мы столкнемся с определением телесности, поскольку быть субъектом, по моему мнению, – это быть «привязанным» к определенному телу. Вот почему искусственный интеллект нельзя, как мне кажется, назвать в полной мере субъектом: он начинает существовать в момент, когда мы к нему обращаемся.

Вполне возможно, что экзоэволюционный подход может претендовать на позицию «пассивного экстернализма» как расширение индивидом своих эволюционных возможностей для освоения среды обитания. Трудно сказать, являются ли символические формы чем-то наподобие нового органа человеческого вида. У Кассирера, к слову, мы тоже можем усмотреть такую интерпретацию. В биологии формообразованием (морфогенезом) называется возникновение и развитие органов и частей тела в результате индивидуального формирования организма – в частности, у эмбриона. Проблема с символическими формами заключается в том, что они как раз имеют социальный смысл, соотносятся с социальными структурами и социальной деятельностью, а не фигурируют в истории только как «выдумки» отдельных людей и индивидов.

Рассмотрев символических животных издалека, мы должны теперь приблизиться к ним, чтобы понять, как их символические девайсы и формы могут на самом деле быть коллективными и как они работают в обществе. Как писала социолог Маргарет Арчер, «общество как „досадный факт“ приходится постигать и в теории, и для практики»[144]. Иногда мне кажется, что согласовать теорию и практику – это наименьшая из всех проблем, сначала нужно достичь такого баланса, где все части теории будут согласовываться друг с другом. Эволюционное и когнитивное религиоведение еще не достигли такого состояния, однако у этих дисциплин есть задача стать теоретической системой, что уже само по себе неплохо.

Понимая религию как символическую форму, а человека как символическое животное, я еще раз подчеркиваю то, что религия – это часть биокультуры, а потому она естественная. В определенном смысле такая интерпретация соотносится с той задачей, которую ставит философ Катрин Малабу, когда размышляет о биополитике: «Необходима разработка какого-то нового материализма, который утверждает совпадение символического и биологического. Жизнь только одна»[145]. В когнитивно-символической теории религии символическое и биологическое совпадают благодаря указанию на то, что религиозный символизм возникает в процессе эволюции мозга и, следовательно, развития когнитивных инструментов освоения окружающей среды.

Религия – это целый круговорот символов, и чаще всего он не организован в стройную дискурсивную систему, как это обычно бывает в науке, поэтому с трудом поддается логическим операциям. Сьюзен Лангер разделяла символы на два типа, соответствующие математике и искусству. В математике, как пишет она, уместны скорее дискурс и логика, а «художественный символизм [применяется] в концепции и выражении жизненного опыта»[146]. Я полагаю, что религиозный символизм во многом выражен недискурсивными средствами символизации, в этом он похож на искусство и поэтому так легко усваивает религиозные образы. Религия и искусство будто говорят на похожем символическом языке, в то время как строгий дискурсивный язык науки заставляет религию испытывать свою уязвимость. Хотя они имеют разные подходы к символотворчеству, но объединены одной когнитивной механикой.

Религиовед Роберт Макколи считает, что религия более интуитивно понятна, чем наука, поэтому она более естественна для человека[147]. Я могу согласиться с первой частью этого утверждения, но однозначно не соглашусь со второй. В свете натуралистического подхода естественные причины есть у всего, и даже такую сложную проблему, как возникновение сознания из материи, мы можем рассматривать в этом ключе. Тот факт, что у людей появилось понятие сверхъестественного (и довольно рано по историческим меркам), можно объяснить при помощи его естественной символической потребности и механизмов генно-культурной коэволюции[148].

Благодаря символическому мышлению человека его мир оказывается «полным демонов», но вместе с тем человек обладает всеми необходимыми инструментами для освоения такого мира. Homo symbolicus позволяет нам взглянуть на религиозное воображение человека как на его естественное состояние, и в этом смысле нам открывается новое понимание логики культурной эволюции. В мифе Великому Отцу и Великой Матери в конце концов удается создать человека, который бы не разваливался на части, но при этом проявлял глубокое уважение к своим создателям, и в ответ он строит им новый дом в земном мире.

Глава 6

Верую, ибо абсурдно

С точки зрения здравого смысла религиозные верования нелогичны. Сатурн пожирает своих детей; у Ганеши голова слона; Илия поднимается на небо в колеснице; из волос Паньгу появились звезды; если сказать специальные слова над водой, то она приобретет особые свойства; человека оберегает невидимое бесполое существо; женщина сделана из мужского ребра; хлеб и вино превращаются в тело и кровь и т. д. Некоторые критики заявляют, что религия фантастична и абсурдна, поэтому странно, что, в