Естественная религия. Религиозные верования и практики в эволюционной истории человека - Анастасия Александровна Зубковская

за собой почерневшие от сажи горшки. И тогда животные, горшки и камни очага заставили страдать деревянных людей, и те побежали так быстро, как могли. Они карабкались на деревья, хотели укрыться в пещерах, но деревья и пещеры не давали им убежища. Лица и рты деревянных людей были искалечены. Говорят, что их потомки – обезьяны, вот почему они так похожи на людей.

Это история неудачных попыток сотворения человека из древней индейской книги – «Пополь-Вух»[123]. Честно признаюсь, я не была свидетелем создания человека из глины и из дерева, но для того, чтобы представить этот сюжет и пересказать его вам, мне понадобились только воображение, язык и еще кое-какие девайсы моего мышления. Да и вам тоже, чтобы понять и представить эту картинку, потребовалось воспользоваться определенными когнитивными инструментами, вне зависимости от того, произошла эта история на самом деле или нет. В наших с вами умах это предание ожило так, как будто мы увидели его перед собой на экране, ну или, по крайней мере, мы без особых умственных усилий поняли, что происходит.

Благодаря психическим механизмам человек может осуществлять культурную деятельность, творить мифологию и искусство, писать романы и сценарии к фильмам, а потом превращать их в сериалы и т. д. Все это еще и символическая деятельность. Символизация лежит в основе мифологии, литературы, религии, но нам подарил эту способность не Прометей, а сама природа. Философ Сьюзен Лангер характеризует способность человека к символотворчеству как его естественную потребность, точно такую же, как ориентация в пространстве, питание, передвижение и т. д.[124] Выходит, что нельзя так просто взять и отказаться от своей наполненной символами культуры и вернуться в дикие первозданные леса, потому что в конце концов мы начнем символизировать и их тоже.

Символ, в отличие от знака, не просто указывает на наличие в настоящем, прошлом или будущем какого-то предмета, он позволяет представить некоторую реальность или предмет, даже когда тот не находится в непосредственном ощущении или, может быть, вообще не существует. Символ – это, можно сказать, то, что субъект подразумевает. О символизме и символических способностях разума написаны тысячи книг, как и о «мифологическом мышлении». Здесь, конечно, я не ставлю задачи описать все разработки в этой области, поскольку меня главным образом интересует то, что относится к религии и позволяет ее объяснить.

Символическое мышление тесно связано с человеческим языком и обеспечивается им же. Я говорю «человеческий язык», чтобы никого не ввести в заблуждение, ведь у всех живых существ есть свой язык. Справедливо будет заметить, что растения и животные общаются при помощи знаков, хотя это не делает их коммуникацию глупой или примитивной. На мой взгляд, нечеловеческие животные не глупы, и, если мы говорим об их мышлении – что бы под этим ни подразумевалось, – оно просто другое. Я склонна согласиться, что даже само слово «язык» вряд ли подходит для обозначения способов коммуникации деревьев и зверей, – только если мы понимаем его очень широко. Мне кажется, что наиболее подходящий термин – понятие из эволюционной биологии «сигнал», но об этом чуть позже.

Человеческий ум и, соответственно, язык действительно отличаются от животного во многом из‑за символической насыщенности. Из-за этого вся человеческая реальность другая, более «искаженная», чем, например, у кошек или птиц. Религия, мифология, искусство, философия и наука определяют не только мысли человека, его поведение также сообразуется с этими мыслями, ощущениями и в конце концов формирует представление о физическом мире, поэтому можно сказать, что человек живет в мире своих фантазий, ведь воображение[125] – это основание для предметизации окружающего мира, долговременной памяти, символотворчества и, как следствие, ошибок. Как говорит Лангер:

Если бы наш кишечник делал столько ошибок во сне, сколько мозг, мы после первого же кормления грудью должны были умереть от несварения[126].

Почему в человеческой культуре есть астрология, свадьба, Твин Пикс и гравюры Альбрехта Дюрера, из‑за чего культура животных представляется более простой и естественной? Потому что животным всего этого не нужно. Однако не думаю, что производство символов – это какая-то супергеройская креативная способность людей. Справедливости ради, животные тоже обладают навыками, недоступными человеку. Символическая деятельность, как и ее продукт – культура, естественна с этой точки зрения. Разница между голодным мяуканьем и молитвой о хорошем урожае заключается в том, что второе более абстрактное, сложное и символическое. Человек – символическое животное.

Антрополог Терренс Дикон говорит, что в эволюционной истории человека есть определенный символический порог (threshold), переступив который он начал наполнять окружающий мир символами[127]. Он стал способен говорить о себе во всех этих множественных homo: faber, symbolicus, viator, loquens, ludens и т. д. Но прежде чем это произошло, потребовалось немало времени, чтобы усвоить язык, научиться им пользоваться, сделать его своим инструментарием и развивать.

В конце концов, язык тоже символ – например, Бог, Который создает разные аспекты мира, буквально проговаривает их названия: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт. 1: 3). У философа Ойгена Розенштока-Хюсси есть выражение «Бог заставляет нас говорить», вся его философия диалога о том, что вербально-символическая деятельность – это божественная практика. Вот, например, здесь:

Я чувствую, открываю, испытываю принуждение говорить, или долг молчать, или радость слушать. Подчиняюсь ли я заповеди говорить или молчать, в любом случае я нахожусь в некотором потоке, который омывает меня со всех сторон. Поток рассчитывает на мою способность плыть по течению или против него. Задержимся здесь немного дольше, чем это кажется необходимым языковедам. Поскольку они остаются приверженными к своим грамматическим орудиям пытки, от них ускользает нечто такое, что мне кажется самым главным. От них ускользает отношение между Богом и человеком, между силой языка и способностью к языку, то есть между Отцом, Сыном и Святым Духом[128].

Думаю, поток, о котором говорит господин Розеншток-Хюсси, – это поток символов, в который вовлекается весь человеческий опыт.

В натуралистических теориях происхождение языка и способности к производству сложных символов – это эволюционный прецедент, связанный с социальностью. Существует довольно много различных теоретических наблюдений насчет происхождения языка[129]. Например, с точки зрения генетики развитие способностей к членораздельной речи и соответствующее строение черепа и лица может быть связано с геном FOXP-2 (forkhead box protein – P2 gene). Часто говорят также о происхождении языка из звукоподражания. У Макса Мюллера есть забавный список таких гипотез: «гав-гав», или теория кукушки – о том, что человек прежде имитировал звуки животных; «пух-пух» – о том, что