Под красно-золотым знаменем. Осада Балера - Сатурнино Мартин Сересо

Огромная толпа людей заполнила окопы врага и с самого начала стрельбы они разразились ужасными криками. Голоса множества женщин слились с голосами наших обычных противников, как если бы все население Острова, без различия пола и возраста, собралось вместе, желая прикончить нас решительной атакой. До этого не дошло, напротив, мы своим огнем заставили их прекратить использование пушек.

В течение первых восьми дней апреля стрельба прекращалась лишь на короткие промежутки времени, но они использовали новое орудие с явной неохотой, из чего мы сделали вывод, что нам должно быть удалось нанести потери их артиллеристам. Излишне говорить, насколько мы были бы счастливы узнать это.

И вот наступило печальное 8-е, потому что в тот день у нас закончились, я скажу не остатки, а последние следы бекона. Я уже писал, что запас риса иссяк, а бобы и кофе заканчивались. Теперь оставалось только прибегнуть к невыносимой крайности, о которой я сейчас расскажу, чтобы утолить жестокий голод, мучивший нас; прибегнуть к ней или сдаться тагалогам.

Ситуация не могла быть более сложной. Мы держали осаду двести восемьдесят два дня, прошло сто тридцать семь дней с тех пор, как командование перешло ко мне после смерти Лас Моренаса. Наша военная честь оставалась незапятнаной, однако наши запасы иссякли, но сдавшись, мы должны были бы склонить наше знамя, доверить свою жизнь разъяренной толпе, которая окружала нас, подвергнуться насмешкам наших печально известных дезертиров – у меня не хватило смелости сделать это и я решил, что оборона должна быть продолжена.

V

Апрель

Надежды на помощь. – Судно на рейде. – Бой и обман. – Продолжительное перемирие. – Попытка поджога. – Подвиг Вигиля. – Без кофе.

Феномен воображения, рожденный совпадением обстоятельств, заставлял меня ежедневно размышлять о том, какой безмерной радостью должно быть появление гостеприимного острова для экипажа беспомощного корабля, когда он лишен пищи и не имеет средств для ремонта судна. Наша церковь могла считаться затерянной в уединении океана, а мы – забытой экспедицией. Без средств к существованию, без возможности разорвать это кольцо разъяренных врагов, которые без передышки день за днем сражались с нами, мы могли сравнить себя с лишенным мачт одиноким кораблем, игрушкой волн, окруженного жестокими морями, который медленно тонет, как бы насмехаясь в своем разрушении над верой и преданностью своих храбрых моряков.

Чтобы завершить иллюзию, не было недостатка в волнах, которые так раздражают в очень долгих путешествиях. Близость берега ясно давала нам понять это. Особенно в тишине ночи до нас доносился этот своеобразный рев разъяренного прибоя, этот ужасный стон, заканчивающийся угрозой, который кажется поднимается из глубин, чтобы проникнуть в бесконечность космоса.

Во время ночных дежурств, в одиночестве я медитировал, глядя в глаза нашему беспомощному состоянию, думая о страданиях, которые мы пережили, о долгом периоде нашей обороны. Я понимал, что за это время так много можно было бы сделать для нас из Манилы, из штаба армии, из самой Испании и не приходил к другому выводу, кроме как очевидного отказа от помощи перед лицом нашей гибели. Я признаю, что голос моря, мрачный и угнетающий, действовал на меня в неизмеримой степени. Казалось, что в ответ на мои мысли он предвещал загадочные бедствия. Все это настолько овладело мной, что этот голос, временами грустный, сердитый, стал для меня одним из самых ужасных ночных явлений.

17 апреля между двумя и тремя часами дня показалось, что мы услышали десять пушечных выстрелов со стороны Сан-Хосе-де-Касигнан. Они звучали издалека и похоже стреляли из крупнокалиберных орудий.

Мои люди почти обезумели от радости, полагая, что это не могло означать ничего иного, кроме прибытия идущей нам на помощь крупной воинской колонны. И эта радость достигла наивысшего уровня, почти до безумия, когда ночью мы увидели луч прожектора, направленный из бухты на церковь, как будто ищущий нас, чтобы защитить и поддержать.

Там было спасение, зрелище, которого мы так страстно ждали, обращая взоры на пустынный океан и радость, которую мы теперь испытывали, можно сравнить только с той радостью, которую должны испытывать несчастные, которые, ожидая гибели, внезапно видят разорванную на части пелену тумана, а у носа своего корабля – гладкий пляж, покрытый деревьями и дарящий надежду.

Мы не сомневались. Должно быть это военный корабль с сухопутными войсками на борту, готовыми высадиться и спасти нас. Как только настанет день, они начнут движение и к десяти часам они будут с нами, мы победим, осада будет снята и этому почти невероятному сопротивлению придет конец.

Я могу утверждать, что в течение ночи в этой церкви не было человека, который не был бы добровольным часовым, не всматривался бы в темноту, прислушиваясь и комментируя малейшие звуки, доносившиеся до нас со стороны врага, и ждал рассвета с нетерпением, которое только можно вообразить.

Сначала все происходило так, как мы и надеялись. Рано утром мы услышали стрельбу в непосредственной близости от берега, что указывало на высадку. Со стороны Сан-Хосе ничего не было слышно, что меня несколько обеспокоило, но это могло произойти из-за отсутствия хорошо продуманного плана действий и, поскольку вскоре стрельба прекратилась, мы решили, что это всего лишь было разведкой, проводимой морской пехотой.

Когда наступил полдень, казалось, что дело идет по-настоящему, корабельные орудия, вероятно очень мощные, открыли огонь и мы могли видеть, как тагалоги обратились в беспорядочное бегство, нагруженные своим скарбом и петатами (циновками для сна). Грохот орудий был настолько мощным, что наша церковь дрогнула до основания. Мы тоже дрожали, но не от страха, а от нетерпения и радости.

Мы насчитали шесть выстрелов, следовавших один за другим через равные промежутки времени, а затем, заметив, что огонь прекратился и предположив, что все закончилось, поскольку туземцы продолжали свое бегство, я приказал всем своим людям подойти с винтовками к бойницам и произвести три последовательных залпа, показав спасательному отряду, что мы еще живы и все еще защищаемся.

Наступила ночь и ничего не указывало на то, что нас услышали. На случай, если это было так и если они случайно не увидели флаг, который мы всегда держали поднятым, я приказал двум солдатам подняться на колокольню, прихватив с собой длинный бамбук, к концу которой была прикреплена смоченная керосином тряпка, и велел махать ею зажженной, если корабль снова направит на нас прожектор.

Это было сделано, но в ответ была только тишина. В четыре часа утра прожектор погас, а