Под красно-золотым знаменем. Осада Балера - Сатурнино Мартин Сересо

бы опасно для остальной части здания. Но поскольку обстоятельства не позволяли выполнить серьезные расчеты, так как так или иначе наше пребывание в церкви должно быть делом всего лишь нескольких дней и поскольку для нас самым важным было использовать колокольню для наблюдения, мы в первую очередь постарались восстановить ее оборонительное значение, укрепив поврежденный бруствер большим ящиком, наполненным землей. Это нужно было сделать под покровом темноты и с осторожностью, чтобы противник не узнал о наших работах.

С этой целью я приказал поднять шум, как если бы мы наслаждались фиестой, а часовому на хорах петь, как будто и он присоединился к веселью – последнее, чтобы обратили внимание на хоровую часть церкви. Ящик поставили на место без противодействия со стороны врага и мы поздравляли себя с удачной хитростью, когда на следующий день обнаружили, что и враг не терял зря время.

На самом деле они, как и мы, извлекли выгоду из ночной тьмы и шума и построили две траншеи всего в двадцати шагах от загона. Хуже всего было то, что из окопа, того, что справа, контролировалась лестница на колокольню, которая стала открытой после того, когда мы снесли монастырь.

Подражая в некотором роде приему, использовавшемуся защитниками Севастополя (речь идет о Крымской войне 1853-1856г.г. – прим. переводчика) я приказал использовать постельные принадлежности, чтобы закрыть это отверстие. Но даже тогда мы могли сменять часовых только ночью из-за непрекращающейся стрельбы по этому закрытию. Не раз случалось, что пушечный выстрел ломал нашу лестницу и нам приходилось импровизировать с ремонтом, используя несколько длинных и прочных стволов бамбука, добытых у тагалогов.

19 мая от дизентерии скончался рядовой Маркос Хосе Петана, еще один из мучеников, останки которого должны были освятить тот клочок земли, за который так горячо, так яростно мы боролись. Принимая во внимание средства к существованию, которые у нас были, и недостаток соли, от которого мы страдали во время осады, кажется чудом (смейтесь, если хотите), что не все мы умерли от этой болезни.

Погода, вражеские пули и ураган сильно изорвали флаг, который постоянно развевался на вершине колокольни. Привести его в хорошее состояние было одним из наших величайших желаний, которое некоторые могли бы назвать донкихотским, но для этого мне пришлось отточить свою изобретательность. К счастью, рясы служителей церкви и некоторые занавески, которыми закрывали изображения, были красными. У меня была желтая противомоскитная сетка. Все это отлично послужило для создания флага.

И однажды ночью, решив, что пришло время обновить флаг, мы поднялись на колокольню и с неподдельным энтузиазмом (Бог знает, что я говорю это без хвастовства) мы сменили это почтенное знамя, которое на следующий день развевалось еще более гордо, словно бросая вызов осаждающим и в то же время благословляя нас.

Конечно, это не добавило ни горсти риса в наши запасы, ни одного патрона к нашим боеприпасам, но было очевидно, что эта перемена согрела наш дух и вид этого почтенного знамени, развевающегося над нами под небесным сводом, вдохновил нас на мысль, что вся Испания смотрит на нас и ободряет нас обещанием своей благодарности, если мы будем выполнять свой долг как честные люди. Я говорю это потому, что помню это чувство в себе и оно светилось в глазах у тех людей, которые умирали по моему приказу.

VII

Конец мая

План вылазки. – Ночные работы. – Источник горячей воды. – Восемнадцать мертвых. – Перемирие. – Подполковник Агиляр. – Естественное недоверие. – Пароход или баржа? – Сиеста. – Пусть уходят

С нетерпением глядя на одинокий океан, мы достигли того горького момента, когда почувствовали, что все надежды покидает нас, как утренний туман. Каждые сумерки уносили с собой частицы нашей бодрости и духа. С каждой ночью мы становились все мрачнее. Пароход не появился и ситуация была критической. Мы видели, что конец уже близок, конец столь же печальный, сколь и неизбежный, тщетно мы пытались откладывать его, всему был предел и наши силы быстро иссякали.

Следовательно, когда наступит кризис, нельзя будет терять ни одного момента. Если появится желанный корабль, нам всем без промедления придется тут же рискнуть добраться до корабля или умереть. В противном случае не оставалось ничего другого, как уйти в лес или сдаться.

28-го числа, около одиннадцати часов ночи, капрал дежурной смены предупредил меня, что слышно, как какие-то люди ходят по загону. Я приказал бойцам встать и бесшумно расположиться у бойниц. Когда все были на своих постах, я подошел к верху стены, выходившей на указанное место, и попытался увидеть, есть ли там кто-нибудь. Ничего не было видно, но звук был таким, как если бы скребли стену и я понял, что кто-то прячется за стеной, которая разделяла загон на две части, или же снаружи и очень близко к стене, пытаясь пробить ее.

Я продолжал слушать, пока через некоторое время все не затихло. Тишина ночи не оставляли места для мысли, что я мог ошибаться. Но я не мог понять, действительно ли была пробита стена.

Предполагая худшее (то есть, что они проделали дыры, чтобы держать под контролем место, где мы выкопали колодец), я приказал всем, кто не был на посту, удалиться на отдых, а часовому предупредить меня о малейшем подозрительном происшествии. Я категорически запретил кому бы то ни было входить в загон утром, пока я, как делал это каждый день, не осмотрю тщательно всю церковь.

Хотя все ночи были тревожными, эта ночь была одной из самых мучительных за время осады. Я был убежден, что если в течение нескольких дней мы не получим помощи, то погибнем. Отчаянная попытка уйти в лес не привлекала меня ничем иным, как трагическим изменением кульминации этой драмы. Фактически я был почти зациклен на мысли, что для нас все потеряно и оставалась только смутная надежда, которая утешает умирающего в его последних мучениях.

Мы хотели положить этому конец раз и навсегда и все же этот страх быть уничтоженным численно превосходящими силами наших одиозных врагов, выслушивая оскорбления наших гнусных дезертиров, было тем, что стучало в моем мозгу, замораживало мою кровь и лишало меня безмятежности, в которой я так нуждался в тех сложных обстоятельствах.

Едва рассвело, как я смог убедиться в уверенности своих ночных догадок. В замурованном нами окне в западной стене загона, была пробита дыра и, кроме того, они оторвали наш писсуар, чтобы стрелять в нас из пробоины. Их целью, как я и опасался, было не дать нам приблизиться к колодцу, чтобы жажда заставила нас