NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

Я ответил коротким «Да» и отложил телефон. Времени на подготовку было мало, но откладывать дальше было невозможно. Карина становилась все более настойчивой, и ее поддержка была критически важна для нас, особенно сейчас, когда Фантом выходил на международный уровень.

Я сел за стол и начал готовиться к интервью, выписывая ключевые тезисы, которые хотел донести через «Фантома»: его философия, отношение к цифровому искусству, взгляд на анонимность, планы на будущее. Все это должно было звучать достаточно глубоко, чтобы удовлетворить Карину, но не настолько конкретно, чтобы вызвать дополнительные вопросы или создать противоречия с ранее сказанным.

Я работал до глубокой ночи, пытаясь предвидеть все возможные вопросы и подготовить убедительные ответы. Но червь сомнения, посеянный Вероникой, продолжал грызть меня изнутри. Что, если Карина тоже видит сквозь нашу легенду? Что, если интервью – это ловушка, способ проверить свои подозрения?

Я отогнал эти мысли и сосредоточился на работе. Времени на сомнения не было. Мы зашли слишком далеко, чтобы останавливаться или отступать. Единственный путь был вперед, даже если он вел к пропасти.

Интервью с Кариной Штерн было назначено на пятницу, 18:00. Дима пришел за два часа до начала, чтобы настроить оборудование и провести тестовые записи. Мы решили, что я буду сидеть перед компьютером, читая вопросы Карины в текстовом чате и отвечая на них голосом через модулятор. Дима будет находиться рядом, вне поля зрения камеры, готовый помочь с техническими аспектами ответов.

К 17:45 все было готово. Я сидел перед компьютером, с микрофоном и наушниками, в затемненной комнате. Дима устроился сбоку, с блокнотом для заметок. Мы провели последний тест модулятора голоса – он работал идеально, изменяя мой голос до неузнаваемости, но сохраняя естественность интонаций.

Ровно в 18:00 Карина подключилась к видеочату. Ее лицо появилось на экране – острое, внимательное, с характерной короткой стрижкой и тонкими очками.

– Добрый вечер, – сказала она. – Я вижу, что ваша камера отключена, как мы и договаривались. Вы меня слышите?

– Добрый вечер, Карина, – ответил я через модулятор. Измененный голос звучал глубже и немного механически, но вполне естественно. – Да, я вас слышу хорошо.

– Отлично, – Карина выглядела сосредоточенной и немного напряженной. – Прежде чем мы начнем, я хотела бы уточнить формат. Я буду задавать вопросы голосом, вы будете отвечать через свой модулятор. Я записываю это интервью для публикации в печатном виде, но сама аудиозапись не будет распространяться, как мы и договорились. Это вас устраивает?

– Да, полностью, – ответил я. – Я ценю ваше уважение к моему желанию сохранять анонимность.

Карина кивнула:

– Тогда начнем. Первый вопрос, который интересует многих: почему вы выбрали путь анонимности? Это художественный жест, маркетинговый ход или личное решение?

Я сделал паузу, как будто обдумывая ответ, хотя на самом деле он был давно готов:

– Это философская позиция. В мире, одержимом персональными брендами и культом личности, искусство часто оценивается не по его внутренним качествам, а по имени создателя. Я хотел освободить свои работы от этого контекста, позволить им существовать самостоятельно, быть оцененными исключительно по их художественным достоинствам.

Карина внимательно слушала, делая заметки:

– Но разве ваша анонимность не создает дополнительный ажиотаж, дополнительный интерес к вашей личности? Не получается ли, что эффект прямо противоположен заявленной цели?

Этот вопрос задавали так часто, что у меня был готовый ответ:

– Вы правы, это парадокс. Чем больше я пытаюсь уйти от фокуса на моей личности, тем больше интереса она вызывает. Но я вижу в этом не противоречие, а подтверждение своей позиции – это демонстрирует, насколько глубоко укоренена в нашей культуре одержимость личностью творца. – И в каком-то смысле я включаю этот парадокс в свое художественное высказывание. Мои работы часто исследуют тему фрагментации идентичности, иллюзорности границ между реальным и виртуальным. Моя анонимность становится метакомментарием к этим темам.

Карина кивнула, явно удовлетворенная ответом:

– Ваши работы технически очень сложны и используют инновационные алгоритмы. Какое у вас образование? Вы программист, ставший художником, или художник, освоивший программирование?

Я бросил быстрый взгляд на Диму. Этот вопрос требовал технически грамотного ответа, но не слишком конкретного.

– Я не люблю говорить о своем формальном образовании, так как это может дать слишком много подсказок о моей личности, – начал я осторожно. – Но могу сказать, что я всегда существовал на границе этих миров – искусства и технологий. Я изучал как традиционные художественные практики, так и программирование, искусственный интеллект, теорию алгоритмов. Для меня это не разные сферы, а единое пространство творческого исследования.

Дима одобрительно кивнул – ответ был достаточно информативным, чтобы звучать искренне, но при этом не давал никаких конкретных фактов, которые можно было бы проверить.

Карина продолжала:

– Ваша новая серия «Метаморфозы сознания», представленная на Art Basel, получила международное признание. Расскажите о концепции этих эволюционирующих работ.

Здесь я мог говорить более свободно, так как концепция была хорошо проработана нами с Димой:

– Эта серия исследует взаимодействие между цифровыми системами и реальным миром. Каждая работа – это живой организм, который эволюционирует в ответ на данные из различных источников: экономические показатели, активность в социальных сетях, погодные условия. Я хотел создать искусство, которое не является статичным, а постоянно меняется, отражая динамику нашего информационного окружения. Это метафора современного сознания, которое также постоянно трансформируется под влиянием потоков данных.

Дима показал мне большой палец – ответ был точным и концептуально глубоким.

Интервью продолжалось около часа. Карина задавала разнообразные вопросы – о моем творческом процессе, о влияниях и вдохновении, о взгляде на будущее цифрового искусства, о отношении к NFT и блокчейну. Я отвечал, балансируя между философскими размышлениями и конкретными, но не слишком детальными объяснениями. Дима иногда писал мне подсказки на листе бумаги, особенно когда речь заходила о технических аспектах.

Карина была внимательным и проницательным интервьюером. Иногда ее вопросы были неожиданными, требующими быстрой реакции и импровизации. Но в целом, мне казалось, что я справлялся хорошо, сохраняя цельность образа Фантома.

К концу интервью Карина задала вопрос, который заставил меня напрячься:

– Некоторые критики высказывают предположение, что Алекс Фантом – это не реальный человек, а коллективный проект или даже чья-то мистификация. Что вы скажете на это?

Я почувствовал, как Дима напрягся рядом со мной. Этот вопрос был опасно близок к правде. Но я был готов к нему – подобные теории циркулировали в арт-сообществе уже несколько месяцев.

– Я нахожу эти спекуляции интересными, – ответил я после небольшой паузы. – Они отражают общую тенденцию к размыванию границ между