Мозг обычного убийцы. Как хорошие люди становятся монстрами - Даниэль Загури

и приобретает исторические, геополитические, героические размеры. Встреча со смыслом, разделение с другими идеала и цели, грандиозный героизм будут иметь следствием подчинение коллективной судьбе и отказ от любых индивидуальных целей. Такая «эврика» террориста, такое «открытие» избавит их от страданий, связанных с самовосприятием. Некоторым становится намного лучше, они успокаивают своих близких, избавляются от алкогольной или иной зависимости. С этого момента проникшись псевдотеологическим пылом, «вернувшись» к религии, которую они до сих пор игнорировали, эти субъекты будут наводить порядок, перестраивая прошлое и будущее исключительно сквозь призму своих утопических тоталитарных убеждений. До этого перехода их религиозная практика чаще всего была умеренной или вообще отсутствовала. Это не мешает им осыпать цитатами из священных книг всех своих посетителей, указывая им пути подчинения доктрине. Их обреченное на смерть существование стало наполненным божественным смыслом. Они пожертвовали своей земной жизнью. Они больше не принадлежат сами себе. С самими собой они держатся на некой почтительной дистанции, наделенной восстановленным нарциссизмом с оттенком сакральности.

Поразительно, насколько совпадают их высказывания: одни и те же слова, формулы, междометия, точно такое же упрощение логики и объяснений, а также исчезновение любых дискуссий между собой и собой. Субъект полностью растворяется в группе, которая воспринимается как братская.

Один из таких преступников, в разговоре с которым я заметил, что его высказывания совпадают с речами всех остальных, ответил мне, что он считает себя клоном Бога, анонимным исполнителем божественных законов. Больше никакой индивидуальности. Никаких мыслей. Никакой самостоятельности. Никаких споров. Никаких расщеплений. Все написано. Остается лишь выполнять. В добровольном рабстве субъект растворяется в группе. Индивидуум находит это успокаивающим. В книге «Истоки тоталитаризма» Ханна Арендт прекрасно описала это явление: «Тоталитарные движения – это массовые организации изолированных и разрозненных людей. (…) Их наиболее очевидной чертой является требование полной, неограниченной, безусловной и неизменной лояльности со стороны человека, который является членом их организации».

«Эврика террориста» знаменует собой начало длительного процесса психической мутации. Эта мутация будет происходить под контролем внешнего руководителя. Неважно, как его называют – вербовщиком, радикализатором, эмиром, наставником, старшим братом, референтом, – этот тренер ужасов поддержит его на новом пути. При саморадикализации физическое присутствие субъекта не требуется. Такое сопровождение можно найти в социальных сетях.

Вот как описывает судья Марк Тревидик то, чем станет будущий террорист: «Худший коктейль на свете, смесь стратегии и иррациональности, хладнокровия и ненависти»[36].

Этот процесс психической мутации включает в себя, во-первых, продуктивность функционального расщепления, начиная с искусства сокрытия. По мере продвижения потребности и желания повседневной жизни будут автоматически подчиняться «общему делу». Субъект уже находится «в другом месте», стремясь к светлому будущему. Наблюдается отход от прежних ценностей, которые теперь воспринимаются как несущественные. Устанавливается настоящий траур по себе самому. Этому способствует работа по расчеловечиванию, овеществлению будущих жертв, приданию им наиболее отвратительных черт, извращенному изменению ценностей. «Они превратили моего сына в чудовище», – недавно заявила мать одного из них. Чем больше на него будут смотреть как на бесчеловечного и беспощадного «бойца», тем сильнее укрепится его убежденность в выполнении своей миссии. Вызываемый им ужас укрепляет его. Крайняя жестокость является признаком всемогущества божественного дела, которому он служит, и доказательством ничтожности его жертв.

Процесс их зомбирования при просмотре видеороликов с обезглавливанием чаще всего изначально характеризуется расстройством, дискомфортом, отвращением. Все это затем переходит в очарование повторяющимися картинками. Постепенно, всегда с одними и теми же самооправданиями, субъект войдет в состояние сверхчеловека, Übermensch[37], избавляясь от всех эмоций, утверждая идеал жестокой мужественности. Нет иной альтернативы, кроме как отождествить себя с тем, кто режет, и устранить всякое сочувствие к тому, кому перерезают горло. Это настоящая работа по обесчеловечиванию себя – вот чем от видео к видео занимаются молодые люди, которые рассказывают нам об этом как о самом обыденном времяпровождении. Удовольствие, которое они получают от этого, заключается не в том, чтобы садистски наблюдать, как страдает другой. Другого, хоть немного похожего на него самого, вообще нет. Наслаждение для них состоит в том, чтобы быть избавленным от всякого сострадания, которое воспринимается как вульгарное, и прочно войти в состояние, для нас бесчеловечное, а для них состояние сверхчеловека.

Там, где массовый убийца соединяет отчаяние, ненависть и манию величия, чтобы придать им внутренний смысл, религиозный экстремист дополнительно снабжает свой смертоносный проект религиозным обоснованием. Именно смерть – в том числе его собственная – навсегда придаст его жизни то возвышенное, чего ему не хватало.

Смерть – это уже не жертва делу, а желанная цель. Смерть такого субъекта – это его триумф. «У тебя не будет своего мученичества», – недавно сказал полицейский террористке, которая в его присутствии пыталась принести себя в жертву, взывая к желанной смерти. Постепенно, по мере того как продолжается процесс созревания террориста, субъект оказывается там, куда несет его судьба. Чтобы бояться смерти, нужно чувствовать себя живым. Он с нетерпением ждет, когда перестанет им быть и совершит переход в идеальный мир абсолютного наслаждения. Смерть – это даже не «плохой момент, который надо пережить», настолько он уже заложен в сознании, что он будет жестоким, мгновенным. Это высшая стадия нарциссического подъема с наслаждением без каких-либо временных или телесных ограничений. Это возвышение, то есть это переживание легкости, освобождения, которое переносит субъекта, освобожденного от своих плотских тягот, отстраненного от всего, давно отказавшегося от земной жизни, к вечному экстазу. Для них, как когда-то давно в истории христианства, смерть ничто по сравнению со спасением души, избавлением, освобождением.

Если в их ранней жизни, первой жизни, религия занимала очень мало места, то в новой, второй жизни, – все воспринимается буквально, в полной радикальности. Религиозное учение уже не является только носителем образов, символов, метафор. Эти субъекты утверждают, как бесспорный факт, что, когда ты умираешь, за тобой приходят два ангела, чтобы привести на небеса. Это происходит именно так. По-другому и быть не может. Что касается рая, то один из арестованных религиозных экстремистов описал его как место, где «сады, ручьи, великолепные фрукты, которых здесь нет, и послушные молодые женщины для удовольствия».

Общую модель, которую я только что обрисовал, можно свести к трем этапам: разнообразное происхождение, даже с учетом повторяющихся факторов; общий финал, ставший однозначным, к которому двигаются от этапа к этапу; и гипотетическое возвращение к особой психической жизни.

Мне могут возразить, что эта общая модель является всеобъемлющей, и в какой-то степени будут правы. Именно это и вызывает беспокойство. Исподтишка распространяя смертоносные побуждения, ИГИЛ* предоставило целому ряду людей возможность воспользоваться ими и реализовать образец неправомерного поведения по индивидуальной формуле и в зависимости от уровня