Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

дней назад, одна особа, которой я доверяю, убедила меня в противном, сказав, что сама видела бракосочетание Князя мира с госпожою Тюдо в Риме после смерти графини Чинчон[155]. Не для чего праздновать свадебную церемонию в церкви дважды, и потому верно, что Князь мира был женат самым законным образом на принцессе Бурбонской и что, напротив, она сама часто пренебрегала своими обязанностями.

Говоря о Князе мира, я должна рассказать анекдот, который передавался из уст в уста тогда в Мадриде. Он может служить объяснением той удивительной благосклонности, какою пользовался Князь мира.

Он любил королеву, или, лучше сказать, она любила его. Я скорее готова принять последнее, потому что он был молод и хорош собой, а королева, надобно сказать со всем почтением к ней, была стара и дурна. Когда страсть ее несколько поутихла, он хотел продолжать влиять на нее и потому очень рассердился из-за благосклонности ее к молодому человеку, взятому из гвардии, по имени Майо. Гвардеец был красив, статен и мог пойти далеко. Князь сердился, но тщетно, потому что молодой человек был уже в силе и изгнать его оказалось не так-то легко. Могущественный вельможа мстил за себя, отпуская на счет его и королевы злобные эпиграммы. Однажды, гостя в Сан-Ильдефонсо, он стоял с королем и королевой на балконе, и вдруг они увидели, что подъехала карета в четыре лошади, окруженная ливрейными слугами, жокеями и всеми княжескими приложениями.

— О, о! — воскликнул король. — Кто это приехал к нам? А, это Майо! — Чрезвычайно удивленный, добрый король глядел попеременно на Луизу и рrivado, а потом сказал: — С некоторых пор я замечаю, что Майо делает ужасные расходы. Недавно я видел его в Прадо в таком экипаже, который лучше твоего, Мануэлито. Что это значит?

— О боже мой, да очень просто! — отвечал Князь мира, взглянув на королеву, которая, как ни была решительна, но трепетала, чтобы Мануэль Годой не стал ревновать ее. Но он был так умен, что и не думал начинать. — Это очень естественно, — сказал он королю, — одна старая дура влюбилась в него и дает ему денег, сколько он хочет.

— Неужели? — сказал король. — И кто же эта старая дура? Уж не Сантьяго ли?

Князь почел, что наставления его достаточно, и переменил тему разговора. Это было нетрудно с Карлом IV, потому что стоило только сказать о пробежавшем мимо кролике, и дело было кончено. Надобно прибавить, однако, что король прислушивался и к жалобам несчастных и обездоленных, когда тройная ограда вокруг трона позволяла им доходить до него. Он был истинно добр.

Рассказывая о королеве, я забыла похвалить речь ее. Она имела ум довольно острый, любила и умела разговаривать; а это редкость у испанских принцев крови. Она была хорошая музыкантша и очень любила музыку. Король также был страстный музыкант, но это была страсть несчастная. Всякий день по возвращении с охоты он устраивал концерт с самыми приближенными людьми. Король брал скрипку и играл квартет Гайдна, квинтет Боккерини или еще какую-нибудь прелестную пьесу. Можно представить себе, как страдали прекрасные дарования и как мучились некоторые из наших знаменитых скрипачей, бывшие тогда в Испании, когда призывали на музыкальные вечера к королю.

Жюно, исполняя данный ему приказ, проводил совещания с Князем мира и был в восторге от него. Я слышала об этом человеке много худого и не много доброго, а после смерти принцессы Астурийской о нем распространялись самые страшные и оскорбительные слухи. Но, честно рассказывая все, я должна прибавить, что муж мой составил себе о нем иное мнение и после очень подействовал на мой образ мыслей. Брат мой часто виделся с Князем в Марселе во время его изгнания в 1808 году и также рассказывал о нем многое, что могло переменить мое мнение. Он и Жюно бранили меня за несправедливое отношение к Князю мира. Следствием наших раздоров стало с моей стороны большое сожаление о том, что Князь мира не использовал всех тех прекрасных качеств государственного человека, какими наградило его небо.

Мне чрезвычайно хотелось познакомиться с принцессой Астурийской. Я спросила, в каком часу могу быть представлена ей, и мне назначили три часа как самое удобное время для принцессы, которая, занимаясь беспрестанно, не тратила времени на дневной сон, подобно другим обитателям Аранхуэса. Мое желание увидеть принцессу имело свои причины. Я знала ее давно, хоть и не видела никогда. Ее несчастья обратили на нее всеобщее внимание, известность ее была европейской: люди всегда бывают признательны принцессе, умеющей быть выше других женщин! А эта точно была выше. Конечно, свекровь не может иметь сердце матери. Мать гордится успехами дочери своей, свекровь завидует им; а раздраженная зависть тщеславной женщины налагает на все едкий и жгучий налет. Королева Неаполитанская, без сомнения злая женщина, умилялась, однако, видя свою дочь столь ученою и простой, несмотря на ученость. Но королева Испанская хмурила черные брови, с первого дня почувствовала к ней антипатию и после возненавидела прелестную невестку, говорившую с каждым послом на его родном языке. О, ненависть, произведенная завистью женщины, ужасна своими последствиями!

Принцесса Астурийская была еще, можно сказать, новобрачной в то время, когда я представлялась ей в первый раз. Ее привезли в Барселону для двойного размена: она выходила замуж в Испании за принца Астурийского (впоследствии Фердинанда VII), а брат, провожавший ее, брал инфанту донну Марию, которую должен был возвести на трон Обеих Сицилий. Увы, оба эти предположения оказались тщетными. Ни одна из принцесс не возложила на себя короны, которой обе искали далеко от своего отечества. Коронованные главы в блестящих венцах своих, возвышающиеся над другими людьми, как будто виднее для смерти и несчастья. Какая судьба ожидала принцессу Астурийскую![156]

Я слышала от приближенных ее, до какой степени она была несчастлива. Князь мира, возможно, потому, что в самом деле был оскорблен принцем Астурийским или принцессой, обходился с ними так, что, конечно, наследник престола не мог переносить этого, не испытывая жажды мщения глубоко в душе. Справедливо говорят, что царственные особы — такие же люди, как и другие; но, допуская это, надобно допустить и другое, что если они такие же люди, как мы, то они тоже должны иметь страсти и мщение может зарождаться в сердце их, как и в сердце последнего человека в государстве. И потому-то величие царственного характера состоит в забвении и презрении обид, которые очень часто не имеют другого побуждения, кроме неудовольствия из-за то, что не получили места, какое хотелось. Я видала много таких патриотов! Но