Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

покрывающих их. Надобно сказать, что, любя страстно ботанику, я с восторгом видела у себя под ногами самые редкие, самые красивые растения и самые замечательные кустарники, которые выращиваем мы в теплицах, — герань всех видов и дикие розы Южной Европы.

Скоро я очень рассердилась на Португалию за то, что всякий день ушибала себе лоб, плечи и руки от толчков моей кареты. Известно, какое мученье дорога, когда вы заперты в движущемся ящике много дней кряду. Прибавьте к этому мученье от тряски по скверной дороге. Я иногда думала, что Португалия нарочно хотела себя отделить этим от Испании. По крайней мере, неоспоримо, и Жюно заметил это, что в большей части Алемтехо дороги дурны и артиллерия не могла бы переехать через рытвины и рвы там, где увязают кареты. Часто португальцы, кажется, даже не знают, что такое большая дорога. Я спрашивала сама себя, каким образом еще четыре года назад местный монарх по собственной охоте решился ломать себе кости, когда приезжал в Бадахос для свидания с державным своим тестем, королем Испании? Этому последнему было совсем не так трудно — дорога от Мадрида до Бадахоса прекрасна и достойна справедливой похвалы. Я говорила об этом бадахосскому коменданту, и он сказал мне, что Князь мира наперед приказал исправить дорогу везде, где надобно было проезжать монарху.

Что касается бразильского принца [Жуана VI], то у него не было фаворита, разве кроме Лобато, любимого его камердинера, который, однако, не мог вмешиваться в починку больших дорог и не был всемогущим министром. На этой ужасной дороге принц только наживал шишки на лбу; но он так же привык к ним, как и другие его спутники, и никто из них не обращал на это ни малейшего внимания. Бедное королевство!

Да, надобно сказать мимоходом, что это была страна, управляемая довольно смешно. К несчастью, она доказывала, что иногда государство может двигаться без головы, без рук и без ног. Тогда оно похоже бывает на шар, катящийся по свету, и всякий может толкнуть его ногой, ударить кулаком и принять неблагосклонно. Все это было на свете…

Глава XIV. В Лиссабоне

Я подъезжала к Лиссабону в четверг на Страстной неделе 1805 года, в четыре часа пополудни. Пораженная, я припоминала похвалы, которые беспрестанно повторяли мне от Парижа до Мадрида, и невольно увлеклась великолепием и блеском декорации, разворачивавшейся передо мною. Думаю, нет ни одного города, который бы представал так, как Лиссабон, когда подъезжаете к нему со стороны Испании. Долина реки Тежу простирается в иных местах на полтора лье в ширину и окружена на другом берегу большим городом, который выстроен амфитеатром на холмах, прилегающих к реке, запруженной бесчисленным множеством кораблей с флагами разных стран. Можно написать, что Лиссабон — огромный, прекрасный город, выстроенный на великой реке, что окрестности его очаровательны, а небо прекрасно и воздух благоухает, можно говорить все это, но нельзя, как бы ни были вы красноречивы, описать словами вид Лиссабона. Мое изумление запечатлелось во мне так, что годы нисколько не изменили его. Мне кажется, я еще вижу этот великолепный город, его реку, сады, купола, монастыри, особняки, — и все это освещено португальским солнцем, лучезарным и пламенным, но еще не тягостным в то время года.

Банкиром нашим был французский негоциант, которого тотчас по выходе нашем из кареты представил Серрюрье, брат маршала. Серрюрье был тогда французским консулом в Лиссабоне; он встретил нас в этом качестве и приветствовал на земле Лиссабона. Нам приготовили прелестнейший загородный дом, где мы забыли все неудобства испанских и португальских постоялых дворов. Вечер привел нас в восхищение. Померанцы, покрытые цветами, и золотые плоды их; гранатовые деревья, покрытые пурпуровыми бутонами, подле гераней и деревьев алоэ; наконец, пальмы, магнолии, датуры — все благоухало, цвело, дышало жизнью.

Серрюрье объяснил Жюно все, что требовалось сделать для первого церемониала, и если бы он описывал мне двор короля Иоанна в XIV веке, я нашла бы в его словах больше смысла. Видно было, однако, что он не шутил. Впрочем, мы уже были знакомы с традиционным церемониалом: Талейран отдал его Жюно перед отъездом из Парижа. Я имела время прочитать эту бумагу и посмеяться, надеясь, что когда мы приедем в Лиссабон, просвещенный ум графа Араухо найдет средство отказаться от нелепого обычая. Я надеялась, что мне даже не понадобятся мои фижмы, я думала… Впрочем, чего я только не думала! И ошиблась, потому что Португалия в 1805 году была той страной Европы, где всего меньше понимали таких умных людей, как граф Араухо.

После обеда Серрюрье отправился известить министра иностранных дел о приезде господина Жюно, посла Его Величества Наполеона, и просить распорядиться о его приеме. Он возвратился поздно вечером: прием откладывался до следующего дня. Вечер мы весьма приятно провели в нашем загородном доме, на другой день утром славно позавтракали и потом ели десерт в саду, срывая померанцы и сладкие лимоны прямо с ветвей, усыпанных цветами и фруктами. Затем мы немного прогулялись по берегу Тежу, ожидая королевского баркаса. Араухо прислал длинное объяснение, почему в честь приезда французского посланника нельзя стрелять из пушек с Белемской башни — это была Великая пятница, а три дня Страстной недели не могли быть потревожены таким изъявлением удовольствия. Даже королева и принц и принцесса Бразильские лишались этой почести, проезжая перед Белемской башней в один из святых дней. Жюно отвечал, что император, государь его, увидел бы в этом уважении похвальное действие и, конечно, сам последовал бы ему.

Я уже говорила, кажется, что в Испании тогда еще не прекратилось ужасное бедствие: желтая лихорадка истребляла жителей прекрасной Андалузии. Кадикс оплакивал большую часть своего народонаселения. Малага, Мурсия — вся эта часть прибрежья полуострова была жестоко поражена. Думаю, именно страх, внушенный этим бедствием, стал причиной освидетельствования нашего здоровья, потому что обычно церемонию эту соблюдают только для приплывающих в страну морем. Тотчас после осмотра мы сошли на берег, подле которого ожидали нас королевские баркасы. Меня удивила наружность матросов. Их было двадцать пять человек, одетых в белое, в черных бархатных шапках с серебряным португальским гербом спереди. Вообще все, что принадлежало к морским войскам, содержалось в порядке, неизвестном в Испании. Влияние Англии на Португалию имело, по крайней мере, это хорошее следствие во флоте.

Я вскоре опишу управление Португалии в то время, о котором говорю. Глаза всех устремлены теперь на эту часть Европы, и, конечно, вам приятно будет найти здесь известия о ней; причем я ручаюсь, что они