Цена разрушения - Адам Туз

половине 1943 г. В противоположность заявлениям о том, что нельзя терять ни минуты, сопровождавшим действия «Истребительного штаба» в 1944 г., эти инициативы не получали практически никакой поддержки ни от Заура, ни от Шпеера. Лишь после того, как Мильх сдался и согласился поделиться контролем над сектором люфтваффе, Шпеер обеспечил полное содействие авиационному производству со стороны Рейхсминистерства вооружений со всеми соответствующими практическими выгодами. Даже в 1944 г. не произошло никаких чудес рационализации. Вопреки утверждениям Заура, производство самолётов явно не взяло новых высот. Хотя в хаосе 1944 года ведение точной статистики было невозможно, ясно, что неограниченные полномочия «Истребительного штаба» позволили ему увеличить производство истребителей Ме-109 и FW-190, мобилизовав беспрецедентные объёмы сырья, рабочей силы, продовольствия и транспортных мощностей. По сути, сам Шпеер подтвердил эту интерпретацию в неосторожных словах, адресованных журналистам в июне 1944 г. Объясняя этот необычайно мощный всплеск авиационного производства, он отметил: «Следует добавить <…> что в данном случае без особой огласки было осуществлено изменение системы в том смысле, что в феврале мы переместили в авиационную промышленность значительные мощности из бронетанковой промышленности, как поступали и раньше в других отраслях. Мне представляется, что это и было причиной ускоренного выздоровления»[2010]. Как откровенно признается в конфиденциальном дневнике министерства Шпеера, сверхъестественная стабильность производства танков в 1943 г. в условиях непрерывных союзных бомбардировок обеспечивалась способностью Шпеера изыскать для главного комитета дополнительные квоты стали, позаимствованные из «секретных источников», неизвестных ни Керлю, ни Zentrale Planung. И теперь Jagerstab пользовался такими же неучтёнными фондами. Как подозревали в Министерстве авиации, подлинно решающим фактором был ревностно охраняемый контроль Шпеера над ключевыми ресурсами и его способность добиваться для тех или иных программ «танкового приоритета»[2011].

II

Кто бы в конечном счёте ни был автором этих достижений, Jagerstab летом 1944 г. превратился в трамплин для очередной пропагандистской кампании, сопровождавшей ещё одну, на этот раз последнюю, радикализацию военной экономики. Оправившись после продолжительной болезни, Альберт Шпеер снова энергично заявил о себе как о спасителе нацистского режима. Пропаганда «оружейного чуда» возобновилась в первых числах мая 1944 г. с выступления Шпеера перед рабочими верфей, в котором он превозносил их достижения при освоении поточного производства подводных лодок новой, XXI серии. При этом он обошёл молчанием тот факт, что ни одна из этих лодок не могла выйти в море раньше начала следующего года и что ни одну из них не удалось бы довести до боеспособного состояния раньше, чем к апрелю 1945 г. 9 июня, сразу же после высадки союзников в Нормандии, Шпеер сплотил силы Рура лекцией, которая так и называлась — «Чудесное вооружение» (Das Wunder der Rustling)*[2012]. Из текста этого выступления, а также из последующих замечаний Шпеера на пресс-конференции для избранных журналистов становится ясно, что Шпеер ощущал обязанность защищать систему «личной ответственности», игравшую такую центральную роль в мифологии его режима. Его система подвергалась критике, исходившей как со стороны промышленников, так и из самого министерства. Такие радикалы, как Ганс Керль, стремились преобразовать все более хаотичную систему комитетов, кружков и чрезвычайных штабов в постоянную и чёткую управленческую структуру, опирающуюся на согласованную налогово-бюджетную политику[2013]. Однако в то же самое время Шпеер встречал нараставшее недовольство деловых кругов, выступавших против все более суровых вмешательств со стороны его министерства[2014]. Столкнувшись с этими разнонаправленными тенденциями, Шпеер разыграл свою самую сильную карту: превосходные отношения с фюрером. После октября 1943 г. они пережили сложные времена, но в мае 1944 г. Шпеер снова стал близким к фюреру человеком. Несмотря на то что здоровье Гитлера сильно ухудшилось и он всё чаще отказывался от публичных выступлений, он согласился оказать Шпееру поддержку своим присутствием на важном мероприятии. 24–25 июня Шпеер в условиях строжайших мер военной безопасности провёл в Линце совещание с участием 300 ключевых фигур военной экономики[2015]. Аудитории была предложена плотная программа лекций. Выступление самого Шпеера продолжалось три часа и было обильно проиллюстрировано слайдами и графиками, иллюстрировавшими триумфы Рейхсминистерства вооружений и достижения главных сотрудников Шпеера — Заура, Дегенкольба, Шибера и др. Эта презентация была призвана оправдать раскритикованную систему «личной ответственности» и продемонстрировать то, что военная экономика не смогла бы без неё обойтись. По вечерам присутствующим поднимали настроение концерты классической музыки (включая Брукнера), камерной музыки, исполненной на исторических инструментах, и выступление Герберта фон Караяна[2016]. Для избранной группы делегатов главным событием стал состоявшийся 26 июня визит в Платтенхоф в Берхтесгадене, где им посчастливилось услышать последнюю публичную речь Гитлера, фактически написанную Шпеером. В ней снова повторялась та тема, которую Министерство вооружений проталкивало в течение двух предыдущих месяцев: ключ к успеху — «ответственность самой промышленности». Достижения до сего момента были чудесными. Пораженчество ничем не оправдано. Но для того, чтобы одолеть врагов, Германия должна сделать ещё одно, последнее, усилие. Если немецкая промышленность не сумеет ответить на вызов войны, это будет иметь катастрофические последствия. Шпеер явно хотел подчеркнуть конкретно этот момент. Германии не стоило ждать милосердия — даже со стороны западных союзников. Заметки Шпеера для Гитлера в этом отношении были категоричны: «Если война будет проиграна <…> безжалостная ликвидация немецкой промышленности ради устранения конкуренции на мировых рынках. У врага есть конкретные экономические планы, которые это подтверждают»[2017]. Оправданны буквально любые жертвы, способные предотвратить этот ужасный исход. Необходимо мириться с жестокими методами «Истребительного штаба». Но деловые круги Германии могут рассчитывать на возвращение к свободе предпринимательства после того, как будет одержана победа. Как выразился Шпеер/Гитлер, «Когда наша победа решит участь войны, для частной инициативы немецкого бизнеса наступит величайший этап!». Гитлер пообещал, что немецкий бизнес, «возможно, ожидает такое процветание, какого он ещё не видел»[2018]. В разгар все более сурового принуждения Шпеер убедил Гитлера официально озвучить его веру «в дальнейшее развитие человечества посредством содействия частной инициативе, которую я считаю единственной предпосылкой всякого реального прогресса».

Трудно себе представить, насколько избито должны были звучать подобные фразы среди ужасов 1944 года. Ганс Керль в своих мемуарах вспоминает, как он был потрясён деградацией Гитлера, выглядевшего больным и старым человеком[2019]. Однако это разочарование было отнюдь не всеобщим. Одним из тех, кто активнее всего добивался, чтобы Гитлер сделал публичное заявление в поддержку предпринимательской инициативы, был Вальтер Роланд, к тому моменту возглавивший Vereinigte Stahlwerke и остававшийся одним из главных сторонников Шпеера в тяжёлой промышленности. Через несколько дней после выступления Гитлера Роланд писал Шпееру, поздравляя его с «совещанием по вооружениям, которое прошло действительно превосходно»