Цена разрушения - Адам Туз

Источники: Statistisches Handbuch, 292; M. Harrison (cd.), The Economics of World War n (Cambridge, 1998), 17.

Однако чего они не могли, так это компенсировать подавляющее индустриальное преимущество, которое получили европейские враги Германии после того, как в войну вступили США. Мы уже видели, насколько незначительным было производство для люфтваффе на оккупированных территориях в первые годы войны. На более поздних её этапах значительного улучшения ситуации не произошло. В 1943 г. — последнем, когда под контролем Германии оставались все оккупированные ею страны, — общие поставки военных материалов из Франции, Бельгии, Нидерландов, Генерал-губернаторства, Дании, Норвегии и Сербии в Германию составляли только 9.3% всего военного производства[2042]. Лишь в кораблестроении, производстве средств связи и автомобилестроении оккупированные территории внесли заметный вклад в накопление техники и вооружения вермахта. В абсолютном выражении стоимость всех поставок для вермахта из оккупированной Европы составляла в 1943 г. почти 4.6 млрд рейхсмарок[2043]. В то же время американские военные предприятия в 1943 г. выпустили продукции на 54.4 млрд долларов (около 150 млрд рейхсмарок), а в Великобританию было поставлено продукции на 6.7 млрд долларов (около 20 млрд рейхсмарок)[2044]. Даже при очень благоприятных для Германии предположениях в отношении обменного курса соотношение между стоимостью внешних поставок военных материалов для двух этих европейских держав составляет не менее чем 4:1 не в пользу Германии. С учётом безнадёжно низкой производительности на оккупированных территориях программа привлечения иностранной рабочей силы, несомненно, представляла собой самый важный вклад, который оккупированная Европа внесла в военную экономику Германии. К 1944 г. на заводах, выпускавших продукцию для вермахта, каждый третий рабочий был иностранцем[2045].

III

К последним двум годам войны опустошительные удары, наносившиеся союзниками, потрясли военную экономику Германии до основания. Однако приписывая всю ответственность за крах, в итоге постигший Германию, таким «внешним потрясениям», мы снова пойдём на поводу у шпееровского мифа. На самом деле в 1944 г. уже нельзя было скрыть того, что немецкая военная экономика распадается сама собой. К лету 1944 г. стало ясно, что в отсутствие подлинно драконовских контрмер Германию вскоре постигнет инфляция, не менее суровая, чем та, что разъедала саму структуру вильгельмовского государства в 1914–1923 гг. И это указывает на ещё одну фигуру умолчания в рассказах о героических свершениях шпееровского министерства. Вплоть до лета 1944 г. едва ли было несправедливо утверждать, что его министерство забывает о деньгах как о важнейшем инструменте макроэкономического управления. Как мы уже видели, в 1942 г. Шпеер, стремясь к максимизации выпуска вооружений, противодействовал попыткам комиссара по ценам и Министерства финансов изымать чрезмерные прибыли. Вся система экономического управления, созданная Министерством вооружений, основывалась на расширении и совершенствовании механизма непосредственного контроля над германской промышленностью. Однако в 1944 г. проблема инфляции настигла Шпеера. Вопрос денег уже не могли игнорировать даже самые ревностные сторонники прямого физического контроля.

В июле 1944 г. плановый отдел Ганса Керля составил меморандум «Покупательная способность, цены и военное финансирование», начинавшийся с драматичного заявления: «Немецкой экономике грозит анархия, с которой не справится даже расширенная и усовершенствованная система экономического контроля [Wirtschaftslenkung]»[2046]. Эрозия стоимости денег, заметная на всех уровнях, лишает экономических игроков стимулов к тому, чтобы подчиняться требованиям режима, а также элементарного стандарта, необходимого для экономических расчётов. Германия находится на скользком пути от экономики под государственным управлением, в которой частные экономические игроки по своей собственной воле реагируют на стимулы, задаваемые центральными властями, к полноценной государственной экономике (Staatswirtschaft), в которой экономические шаги мотивируются только «принуждением или идеализмом» («Zwang oder Idealismus»). При этом, как указывалось в меморандуме Керля, даже «полностью плановая экономика Советской России» осознала необходимость сохранения стабильного денежного стандарта как основы для бухгалтерского учёта и сбора статистических данных.

Инфляция, угрожавшая Германии, представляла собой прямой результат огромного напряжения, в котором находилась экономика из-за войны. Как открылось всем главным участникам конфликта, финансовые последствия войны поддавались контролю в том случае, если бремя было не чрезмерным и если государству хватало полномочий для того, чтобы собирать налоги и обеспечивать плавное функционирование системы нормирования и контроля над ценами[2047]. Кроме того, принципиально важным источником помощи служило заимствование средств у владельцев сбережений, на финансовых рынках и у банков, хотя здесь всё, конечно, зависело от способности поддерживать доверие общества к военной экономике. Инфляция, угрожавшая дестабилизировать военную экономику Германии, свидетельствовала о том, что к 1944 г. этот критический порог был перейдён. Неудивительно, что процесс распада начался на периферии нацистской империи и оказался особенно болезненным на Балканах[2048]. Уже к середине 1942 г. уровень цен в Греции вырос более чем на 340%[2049]. В Румынии, служившей принципиально важным источником зерна и нефти, к осени 1942 г. цены удвоились. В Болгарии и Венгрии они выросли не менее чем на 70%. Такая же стремительная инфляция шла во Франции и в Бельгии, хотя эти страны предпочитали не публиковать официальную статистику по ценам. К 1943 г. всю Западную Европу, находившуюся под властью нацистов, накрыла несомненная инфляционная волна, которая принесла с собой усиливавшуюся дезорганизацию и крах производства. К 1943 г. греческий национальный продукт сократился по сравнению с довоенным уровнем вдвое. Менее ужасной по своим последствиям, но более значимой с экономической точки зрения была прогрессирующая дезинтеграция французской экономики, где производство в 1943 г. составляло треть от довоенного уровня. Причина этого монетарного коллапса не составляла никакой тайны. В случае Франции немецкие запросы в 1943 г., возможно, требовали до 50% национального дохода, и это бремя было невозможно финансировать ни путём налогообложения, ни посредством разумных долгосрочных займов[2050].

Как мы уже видели, в результате колоссальных военных расходов германская экономика по крайней мере с 1938 г. страдала от серьёзного избыточного спроса. Однако вплоть до 1943 г. симптомы инфляционного «расстройства» поддавались более-менее надёжному контролю. Неявная система военного финансирования, созданная осенью 1939 г., работала хорошо. Предпринятое в 1941–1942 гг. повышение налогов в сочетании со все более обширным вкладом оккупированных территорий позволило Рейхсминистерству финансов оплатить за счёт своих поступлений 54% расходов в 1942 г. и 44% в 1943 г.[2051] В 1942 г. налоговые поступления были такими обширными, что Рейх даже сумел снизить свою зависимость от займов по сравнению с 1941 г. Более того, вплоть до 1943 г. потока сбережений домохозяйств хватало для того, чтобы не менее 17% общих государственных расходов покрывалось за счёт надёжных долгосрочных