Арнольд Дейч. Вербовщик Божьей милостью - Александр Юльевич Бондаренко

в 1930–1932 годах – оперуполномоченным Особого отдела ОГПУ. В 1932 году его переводят на работу в разведку, и до 1934 года он работает помощником начальника 3-го отделения ИНО ОГПУ. С июня 1934 года по июль 1937 года Малли находился “в длительной загранкомандировке по линии ИНО ОГПУ в качестве резидента нелегальной резидентуры в капиталистической стране”»[128]. Можно уточнить, что странами, в которых он исполнял обязанности нелегального резидента, были Франция и Великобритания.

В общем-то Теодор Малли и Арнольд Дейч по многим показателям были, что называется, «одного поля ягоды», так что отношения между ними сложились вполне даже дружеские.

…Вот такие были люди, под руководством которых на протяжении 1934–1937 годов работал на Острове Арнольд Дейч.

Глава 6

В столице туманного Альбиона

Это только в шпионских сериалах отважный разведчик успешно входит в доверие ко всем и каждому, самолично пробирается в «святая святых» противника – штабы, разведцентры, сверхсекретные лаборатории, администрацию президента или района (ненужное зачеркнуть), добывает необходимые документы, запросто и в общем-то на равных общается с разного рода высшими чинами (тем более – с их очаровательными секретаршами), ну и так далее… В действительности же по тем или иным мотивам работу по добыванию тех самых интересующих разведку материалов выполняют агенты – помощники оперативного работника, как правило – из местных товарищей.

В этой связи перед «Стефаном» стояла сложнейшая задача, о которой мы уже говорили: «Найти молодых англичан, которые были бы готовы взять на себя пожизненное обязательство помогать СССР, выполнять функции агентов на местах и служить интересам СССР везде, куда бы ни забросила их судьба. Предъявляемые требования были весьма специфическими: политические взгляды, идущие вразрез с происхождением, желание предать свой класс и свою страну и врождённый талант лицедея, поскольку им пришлось бы обманывать не только коллег, но и семью и друзей»[129].

Думается, что всё-таки не «классовое сознание», о котором столько говорили теоретики марксизма-ленинизма, являлось определяющим в характере англичанина, но сама его принадлежность к великой Британской империи, «над которой никогда не заходило солнце», то самое воспетое Редьярдом Киплингом «бремя белого человека», несущего по миру свет цивилизации, просвещения и всего такого прочего, осознание собственного национального и культурного превосходства над всеми иными народами. (Вспомните, как в романах Агаты Кристи, соседки Арнольда Дейча по Хэмпстеду, многие англичане неласково, если не сказать с презрением, встречают великого детектива бельгийца Эркюля Пуаро: «Иностранец!» Ну прямо-таки клеймо с чёткой надписью «2-й сорт», как на бараньих тушах в советском магазине «Мясо – Рыба».)

Об этой психологии очень интересно рассуждал в своих воспоминаниях Ким Филби, вспоминая директора школы в Истборне, где он учился в детские годы, «некоего мистера Ф.Е. Хилла», как он и написал в тексте:

Новый директор был консерватором… М-р Хилл был, естественно, сторонником империи. Он переименовал наши спальни, дав им название британских доминионов и колоний: Канада, Австралия, Индия и т. д. Он любил пространно рассуждать об империях – Персидской, Македонской, Римской, Монгольской и Британской. Он говорил нам, что Британская империя отлична от всех остальных по одной простой причине: она вечна. По мере того, как я переваривал эту мысль, меня вновь начинал одолевать скептицизм. Почему? Почему Британская империя должна отличаться от всех остальных, если, конечно, не считать того обстоятельства, что мистер Хилл и я родились в Британии[130].

Ким пишет это скептически, но большинство его соотечественников, из той категории, что именуются Real Gentleman[131], полностью и на полном серьёзе согласились бы с последним утверждением: да, они родились в Британии, и именно потому Британская империя отличается от всего прочего мира.

И вот к этим самым «людям 1-го сорта», каковыми они себя мнили, нужно было не только найти подход, но и склонить их на свою сторону, то есть предложить им работу на советскую разведку. Причём, как мы уже говорили, нужно было сделать ставку на действительно перспективных людей. Тут уже всё зависело от мастерства и личности вербовщика. Плюс к тому, следует добавить и его статус, общественное положение, что в Англии всегда имело принципиальное значение. У Дейча на этот случай была весьма выгодная легенда: молодой учёный, получающий дополнительное образование в престижном Лондонском университете. Да, иностранец – из Австрии, но в молодёжной среде такое качество, как снобизм, развито гораздо меньше, чем в действительно «высшем обществе», а потому, думается, этот «недостаток» вполне искупался принадлежностью к «студенческому братству».

«Учёба в университете дала возможность заводить широкие связи среди студенческой молодёжи. Будучи одарённым от природы, содержательной личностью, натурой притягательной, тонко чувствующей сущность и внутренний мир человека, “Стефан” пользовался этим даром так, как ему подсказывали его наблюдения и чутьё. В Лондоне у него в полной мере проявилась такая важная черта профессионального разведчика, как умение отбирать нужных людей и готовить их для работы на разведку.

Он сосредоточил свои разведывательные интересы преимущественно на Кембриджском и Оксфордском университетах. Его, как разведчика, в первую очередь интересовали студенты, которые в перспективе могли стать надёжными помощниками по разведывательной работе.

“Стефан” был первым советским разведчиком, который сделал твёрдую ставку на приобретение перспективной агентуры»[132].

Опыт свидетельствовал, что таких именно людей следует прежде всего искать в двух местах: в Оксфорде и Кембридже, старейших и престижнейших университетах Великобритании, первый из которых был основан во второй половине XII века, а другой – в 1209 году. Конечно, Лондонскому университету, несмотря на своё почётное третье место «в возрастной группе», тягаться с ними в этом плане просто не приходилось, однако и там уровень образования был весьма высоким, так что отношение к Дейчу было вполне уважительным, что также способствовало контактам.

Уже по возвращении, в Москве, «Стефан» составил меморандум, озаглавленный «К перспективам нашей работы в Англии»:

Кембридж имел в 1936 году 4 тысячи восемьсот студентов, а Оксфорд 5.900. В каждом из этих университетов компартия имела от 300 до 400 активных членов. Однако влияние партии значительно больше. Там имеется единый фронт студентов социалистов и коммунистов под руководством компартии.

Председатель Совета студентов Кембриджского университета был в 1937 году коммунистом. Количество фашистских студентов ничтожно. Влияние партии настолько велико, что недавно митинг консервативных студентов принял резолюцию против Мюнхена[133]. В «Известиях» некоторое время тому назад была заметка о том, что на общем студенческом собрании в Кембридже, на котором выступал министр Андерсон[134], была принята резолюция против правительства большинством голосов – 75 %. […]

Университеты в Кембридже и Оксфорде известны своими левыми настроениями, и буржуазная пресса по этому поводу не раз уже шумела. Тем не менее, они являются основными местами пополнения государственных учреждений. Полиция, разумеется, знает о «коммунистической опасности» там, и надо предполагать, что студенты подвергаются наблюдению.