Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне

никогда не извлечет из этого никакой пользы или удовольствия, а только с ее помощью научится судить о достоинствах древних и современных статуй, ваз, строений, медалей, камей, инталий и тому подобных вещей, то искусство побудит его ценить красоту живых людей.

Причем не только деликатность внешности, но и симметрию всех других частей, как в людях, так и в любом другом существе. Теперь вы видите, что знание живописи является источником великого удовольствия. Пусть задумаются об этом те, кто так наслаждаются красотой женщины, что им кажется, что они оказались в раю, и кто не может рисовать, чего бы им хотелось. Но все равно получают огромное удовольствие, потому что могли бы более совершенно оценить ту красоту, что родилась в их сердце».

53. Тут мессир Чезаре Гонзага засмеялся и сказал: «Конечно, я не художник, но уверен, что нахожу большее удовольствие в рассматривании женщины, чем этот замечательный Апеллес, о котором вы только что упомянули и который бы сделал это, если бы только вернулся к жизни».

Граф ответил: «Ваша склонность вовсе не вытекает из ее красоты, но из вашего расположения к ней. В первый раз, когда вы увидели эту женщину, вы вовсе не ощущали и тысячной доли того удовольствия, какое испытали впоследствии, хотя ее привлекательность осталась той же. Следовательно, теперь вы видите, что привязанность имеет большее значение, чем удовольствие и, конечно, чем красота».

«Не стану спорить с вами, – ответил мессир Чезаре, – но точно так же, как мое удовольствие рождает привязанность, так и привязанность рождается красотой. Так что все сводится к одному, красота доставляет мне удовольствие».

На это граф ответил: «Нас возбуждает множество других фактов, не только красота, но и поведение, знания, манера говорить, жесты и, кроме того, тысяча других вещей, которые в некотором смысле можно назвать красивыми, но, помимо всего прочего, осознание того, что мы любимы. Конечно, пылкая любовь возможна даже без той красоты, о которой вы говорили. Но любовь, что вырастает из внешней красоты, которую мы видим, бесспорно, доставит большее удовольствие тому, кто ценит ее, чем тому, кто не дорожит ею.

Итак, возвращаясь к нашему предмету, полагаю, что Апеллес сильнее наслаждался красотой Кампаспы, чем Александр. Нам также легко поверить в то, что любовь обоих мужчин была порождена ее красотой. Возможно, отчасти отсюда Александр принял решение передать женщину тому, кто оказался способным оценить ее в полной мере.

Разве вам не доводилось читать о том, что пять девственниц из Кротона, которых выбрал художник Зевкс из этого города, ради создания из них образа несравненной красоты, воспевались многими поэтами как идеал красоты?»

54. Здесь мессир Чезаре, не вполне удовлетворенный и не хотевший признать даже на мгновение, что любой, кроме него, может вкусить то удовольствие, какое он испытывал, созерцая женскую красоту, снова решил вступить в разговор. Едва он подал голос, как раздался страшный топот, послышались крики, замелькали факелы. Оказалось, что прибыл синьор префект, вернувшийся после визита к папе, находившемуся в нашем городе. Войдя, он сразу же осведомился о герцогине и наших занятиях. Узнав, что на графа Людовико возложили обязанность поговорить о придворном, он бросился к нам, чтобы хоть что-то услышать.

Приветствовав синьору герцогиню и уговорив остальных сесть (ибо они встали, когда он вошел), он также сел в круг вместе с прибывшими с ним. Среди них оказались маркиз Фебус ди Чева, его брат Джерардино, мессиры Этторе Романо, Винченцо Кальметта, Орацио Флоридо и многие другие. Поскольку остальные не вступили в диалог, синьор префект начал: «Синьоры, хотя мой приход прервал вашу дивную беседу, я прошу вас продолжать и не лишать нас этого удовольствия».

Тогда граф Людовико сказал: «Синьор, мне кажется, что будет лучше, если мы помолчим. Поскольку сегодня именно я говорил более всех, то я очень устал от этого, а остальные от того, что слушают меня. Ведь моя речь вовсе не достойна нашей компании и той темы, которую я затронул. Если я не нравлюсь самому себе, то как же смогу удовлетворить других.

Вам, синьор, повезло, что вы пришли в конце. Что же касается остальной дискуссии, то действительно было бы лучше, если бы кто-нибудь занял мое место. Кем бы он ни оказался, я знаю, что он лучше с этим справится, чем я, настолько я устал».

55. Ему ответил Джулиано Великолепный: «Самоочевидно, что я не подчинюсь тому обещанию, что вы мне дали, ибо уверен, что мой синьор префект также не расстроится, если услышит ту часть нашей дискуссии».

«Что это за просьба?» – спросил граф.

«Рассказать нам, как придворному следует использовать те добродетельные качества, которыми вы желаете наделить его», – ответил Джулиано.

Синьор префект отличался зрелым умом и рассудительностью, не свойственными его юному возрасту. В каждом движении он демонстрировал величие ума и живость темперамента, показывающие, что в зрелые годы ему суждено достичь необычайных высот. Поэтому он тотчас ответил: «Если об этом собираются поговорить, то очевидно, что я прибыл как раз вовремя, чтобы услышать, каким образом придворный может использовать свои положительные качества. Я услышу, каковы они, и таким образом узнаю о том, о чем уже говорили. Не отказывайтесь, граф, выполнить обязательства, которые вы уже частично осуществили».

«Мне не хотелось бы выполнять столь тяжелые обязательства, – ответил граф, – если бы столь тяжкий труд был бы более беспристрастно оценен, но мы совершили ошибку, передав бразды правления даме». Улыбаясь, он повернулся к синьоре Эмилии, которая тотчас ответила:

«Не вам следует сетовать на то, что я выполнила их частично, ибо мы говорили без всякого плана. Но предоставим кому-нибудь ту честь, какую вы называете работой. – Повернувшись же к мессиру Федерико, добавила: – Вы предложили игру в определение достоинств придворного, поэтому будет справедливо, если вы продолжите нести эту ношу и таким образом исполните просьбу синьора Джулиано, обозначив, в каком виде и за какое время придворный обязан использовать свои добродетельные качества и осуществить те вещи, которые, как сказал граф, ему соответствуют и которые он обязан знать».

На это мессир Федерико ответил: «Синьора, пытаясь разделить качества придворного и их должную реализацию, вы пытаетесь разделить то, что слитно, потому именно действие позволяет проявиться качествам и через конкретные поступки сделать их добродетельными. Следовательно, когда граф так многое успел сказать и выразился настолько прекрасно, будет только справедливо, если он доведет намеченное до конца».

«Поставьте же себя на место графа, – заметила синьора Эмилия, – и скажите то, что, как вам кажется, он и должен был сказать, тогда все и станет на свои места».

56. Тогда Кальметта сказал: «Синьоры, уже поздно,