Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне

написал о себе, хотя думал, что данными качествами не обладает (в этом превосходство писателя). Он думал, что еще не достиг навыков (в этом сила его военного мастерства, хотя он и не превзошел Ахилла во всех его качествах).

Кроме того, он называет Ахилла счастливым, как бы намекая на то, что его собственная слава еще впереди и не настолько признана в мире, как слава Ахилла, оказавшаяся более яркой благодаря божественным строкам Гомера. Но вовсе не потому, что его отвага и достоинства оказались не такими значимыми и известными или заслуживающими меньшей похвалы.

Возможно, он хотел поощрить некоего благородного гения написать о нем, заметив, что будет так же восхищен им, как и священными литературными памятниками. О чем мы уже в настоящее время достаточно поговорили».

«Более того, мы говорили об этом слишком долго, – ответил Людовико Пио, – потому я верю, что никто в мире не вместит того, что вам хотелось бы видеть в нашем придворном».

Тогда граф ответил: «Это еще не все, он должен обладать много большим».

«В этом случае, – ответил Пьетро да Наполи, – Грассо ди Медичи превзошел бы мессира Пьетро Бембо».

47. Все рассмеялись, и граф продолжил: «Синьоры, я считаю, что наш придворный не должен быть музыкантом, но обязан, по крайней мере, разбираться в музыке, читать ноты и играть на различных инструментах, ибо музыкальный досуг лучше любого лекарства для его беспокойной натуры.

Музицирование особенно важно при дворе, ибо кроме освобождения от скуки позволяет доставить удовольствие дамам, чей нежный и деликатный дух легко поддается гармонии, доставляющей наслаждение. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и в античные, и в современные времена они благосклонно относились к музыкантам и находили в музыке освежающую духовную пищу».

Тогда синьор Гаспаро заметил: «Я думаю, что музыка более подходит женщинам и их кавалерам, нежели людям мужественным. Им не подобает расслабляться и заполнять свой разум наслаждениями и таким образом побеждать страх смерти».

«Не говорите так, – ответил граф, – иначе я перейду к обширному восхвалению музыки. Вспомните, что древние ценили ее и считали священной. Философы даже считали, что мир состоит из музыки, а движение небес подчиняется гармонии и душа при звуках музыки пробуждается и оживает.

Писали, что Александр настолько вдохновлялся музыкой, что иногда, помимо своей воли, оставлял пиршественный стол и бросался к оружию, а когда музыканты меняли мелодию, успокаивался, откладывал оружие и возвращался пировать. Более того, скажу вам, что даже такой суровый человек, как Сократ, учился играть на кифаре, причем делал это в весьма преклонном возрасте.

Также вспоминаю, что однажды мне довелось слышать, что Платон и Аристотель относили к культурным людям и музыкантов, целым рядом аргументов доказывали, что воздействие на нас музыки весьма велико и обучать ей следует с детства. Ведь сила музыки такова, что она пробуждает стремление к добру и укрепляет дух, подобно тому как физические упражнения делают тело более гибким. Она весьма полезна как на войне, так и в мирной жизни.

Даже Ликург поддерживал музыку в своих суровых законах. Мы знаем, что воинственные лакедемоняне и критяне шли в бой под звуки цитр и других сладкозвучных инструментов, а такие великие воины, как Эпаминонд, играли на музыкальных инструментах. Те же, кто подобно Фемистоклу игнорировали музыку, уважались гораздо меньше.

Разве вам не доводилось читать о том, что музыка была первым искусством, которому старец Хирон обучил маленького Ахилла чуть ли не в колыбели. И что мудрый учитель настоял, чтобы руки, так сильно обагренные троянской кровью, чаще соприкасались с кифарой. Где тот солдат, который устыдится подражать Ахиллу, не говоря уже о многих других известных военачальниках, имена которых я могу привести?

Поэтому не следует лишать придворного музыки, не только успокаивающей умы людей, но часто усмиряющей диких зверей, и тот, кто ею наслаждается, уверен, что и его внутренний мир настраивается на эту музыку. Вспомните, какой силой она обладает, чтобы подчинить рыбу и заставить подчиниться человеку, оседлавшему ее.

Музыку использовали, чтобы возносить хвалу Господу, и Он даровал нам ее как самое сладкое утешение в наших горестях и радостях. Как часто под палящим солнцем за работой люди снимали усталость грубыми и простодушными песнями. С помощью музыки неотесанная деревенская девушка, которая целый день ткет или прядет, сбрасывает сонливость и превращает свой тяжелый труд в удовольствие.

После дождя, ветра и бури музыка возвращает силы матросам, поддерживает пилигримов во время их долгих и утомительных путешествий и успокаивает печалящихся пленников, закованных в цепи и кандалы.

Все сказанное подтверждает, что даже грубая мелодия оказывается сильным утешением в любом занятии, природным средством успокоить плачущего ребенка. Звуки колыбельной приносят ему утешительный и мирный сон, забываются страдания и утешаются скорби».

48. Поскольку граф на некоторое время замолчал, Джулиано Великолепный заметил:

«Хоть я не во всем согласен с синьором Каспаро, но считаю, что музыка для придворного – не развлечение, а необходимость. Однако мне хотелось бы, чтобы вы назвали и другие достоинства, которыми он должен обладать, а также рассказали, как и каким образом это лучше делать.

Ведь некоторые вещи, которые мы ценим благодаря их качествам, оказываются совершенно нелепыми, когда их применяют не вовремя и не к месту».

49. Вот что на это ответил граф:

«Прежде чем мы перейдем к этой теме, мне хотелось бы обсудить другую тему, которой я придаю особое значение, когда мы рассуждаем о качествах нашего придворного, – умение рисовать и само искусство изображения.

Не важно, что сегодня это искусство является уделом художников, а не людей благородных. Известно, что древние, а особенно греки, отдавали своих сыновей обучаться рисованию в школы, считая это занятие необходимым и достойным для благородного человека. Его рассматривали в первом ряду среди гуманитарных наук. Закон даже запрещал обучать живописи рабов.

Среди римлян рисование также пользовалось особым почетом, само благородное семейство Фабиев почитало его; первому Фабию дали имя Пиктор, потому что он действительно оказался необычайно хорошим художником, настолько преданным рисованию, что когда он разукрасил стены храма Асклепия, то надписал на нем свое имя.

Ведь он родился в семье настолько прославленной и благородной, отмеченной множеством консульских титулов, триумфами и другими достоинствами, что, будучи известным оратором и знатоком законов, он полагал, что следует добавить к своей славе памятник, говоривший о том, что он был и художником.

Нет недостатка в множестве других имен из прославленных семей, известных в этом искусстве. Кроме того, что оно весьма благородно и достойно само по себе, оно еще обладает большой пользой, особенно для войны, в изображении рек, мостов, скал, крепостей