Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне

согласны, что французы не правы, ставя занятия военным ремеслом выше словесности. Вам также известно, что главным стимулом к совершению великих и рискованных поступков на войне является доблесть, и тот, кто руководствуется другими мотивами, ничего не добьется и не заслуживает того, чтобы называться благородным. Но истинная доблесть сохраняется благодаря священной сокровищнице букв. И всем об этом хорошо известно, за исключением тех несчастных, которые никогда не наслаждались словом.

Каким же жалким, малодушным и убогим кажется тот, кто, читая о поступках Цезаря, Александра Сципиона, Ганнибала и других, не воспламеняется страстным желанием походить на них и не составляет описание их хрупкой жизни, чтобы так же, как они, завоевать вечную жизнь. Ведь именно так, в славе и почитании, он сможет продлить свою посмертную славу.

Тому, кто не восхищается красотами литературы, не суждено понять, насколько велика оказывается слава писателя и как долго она сохраняется в веках. Его память коротка, и ему не суждено понять вечную славу, так что он и не станет гоняться за ней, равно как не станет искать опасности тот, кто знает, что она за собой влечет.

44. Мне хотелось бы, чтобы он добился большего совершенства в литературе. Он должен хорошо разбираться не только в латыни, но и в греческом, чтобы познакомиться с теми разнообразными сочинениями, что на них созданы. Знать основы поэзии, ораторское искусство и сочинения историков, уметь написать стихи и прозу, особенно на нашем простонародном языке, не только для наслаждения, но и чтобы доставить удовольствие дамам, питающим слабость к подобным вещам.

Если же другие занятия или необходимость изучения предмета помешают ему достичь такого совершенства, при котором его сочинения вызовут особую похвалу, пусть он осторожно отойдет в сторону, чтобы другие не стали насмехаться над ним, показав их только близкому другу. Он же и окажет ему услугу, верно оценив их и позволив увидеть достоинства других. Человек непривычный к письму не сможет верно оценить мастерство писателя и богатство его стиля, а особенно древних авторов. Более того, все эти занятия придают блеск его речи, о чем Аристипп заметил тирану.

Следовательно, мне хотелось бы, чтобы наш придворный придерживался тех же правил, они заключаются в том, чтобы он всегда проявлял разумную сдержанность, не стремясь выделиться во что бы то ни стало.

Ведь от природы мы более высокого мнения о себе, чем бывает на самом деле, нашим ушам приятна мелодия слов, когда мы слышим, как нас хвалят, и нам она нравится больше, чем сладкозвучные песня или звуки. Такое же чувство испытывает тот, кто слышит голоса сирены и наслаждается обманчивой гармонией.

Древним мудрецам была ведома подобная опасность, они показали, как следует отличить истинного друга от льстеца. Но что поделать с теми, и таких много, кто отчетливо понимают, что им льстят, и все же не откажутся от лести, начиная ненавидеть тех, кто говорит им правду? Часто, когда они находят того, кто восхваляет их недостаточно в своих речах, они даже помогают ему и рассказывают о себе такие вещи, что любой покраснеет, настолько они бесстыдны.

Оставим тех, кто не хочет признаваться в своих ошибках, и наделим нашего придворного таким здравым суждением, что он не станет принимать черное за белое и не будет слишком самоуверенным, если не убежден в том, что хорошо осведомлен. Особенно в деталях (если вы помните), о которых говорил в своей игре Цезарь, и мы часто цитируем его, чтобы показать глупость человека.

Напротив, даже зная, что воздаваемые ему похвалы справедливы, он должен скромно принять их, всегда считая военную профессию своей основной, а другие – прекрасным дополнением и украшением ее.

Пусть он не пытается обучить всех солдат грамоте, а выделит среди них умных людей. Таким образом ему удастся избежать претенциозности и, даже напутав что-то, не утратить своего авторитета».

45. Тут вступил мессир Пьетро Бембо: «Граф, не понимаю, почему вы настаиваете на том, что столь образованный и наделенный столь многими примечательными достоинствами придворный должен все воспринимать через призму профессии военного. Не лучше ли считать занятия оружием и всем прочим дополнением к образованности. Ведь очевидно, что развитый ум поможет во владении оружием, а образование развивает ум подобно тому, как физические упражнения укрепляют тело».

Вот что на это ответил граф:

«Напротив, упражнения с оружием оттачивают и ум, и тело. Но в подобном случае я не могу стать судьей, мессир Пьетро, ибо вы связаны с обоими видами деятельности. Поскольку мудрецы уже говорили о противоречиях, то не стану вновь здесь об этом говорить.

Итак, полагаю, что мы закончили говорить о пользе упражнений с оружием и об отношении к нему придворного, о котором я мечтаю. Если же вы придерживаетесь противоположного мнения, то подождите, пока он не будет вынужден защищаться, и вы увидите, что владеющий оружием окажется в лучшем положении, нежели тот, кто использует в качестве своей защиты перо».

«А, – заметил мессир Пьетро, – совсем недавно вы порицали французов за то, что они мало чтят словесность, и говорили, что лишь владение пером дает человеку славу и делает его бессмертным. Теперь же похоже, что вы переменили свою точку зрения.

Александр завидовал не подвигам Ахилла, а тому, что они были воспеты Гомером, из чего видно, что Александр ценил поэмы Гомера выше, чем подвиги Ахилла. Неужели для решения о достоинствах оружия и поэзии вам недостаточно слов одного из величайших полководцев, когда-либо существовавших на земле?»

46. Вот что на это ответил граф:

«Я порицаю французов за то, что они думают, будто образованность мешает профессии военного, придерживаясь мнения, что знания более других качеств необходимы воину. Что же касается нашего придворного, то мне бы хотелось, чтобы оба достоинства соединились и дополнили друг друга.

Как я уже сказал, мне бы не хотелось обсуждать, какая из двух ипостасей более достойна похвалы. Достаточно того, чтобы поэты воспевали великих людей и великие дела, достойные того, чтобы их воспеть в соответствующих образах. Возможно, благодаря героической теме их будут больше читать и ценить.

Из-за того же, что Александр завидовал Ахиллесу, которого воспел Гомер, вовсе не следует, что он ценил образованность выше, чем воинское умение. Он знал, что сильно уступает Ахиллу, как и те, кто писал о нем, не смогли приблизиться по мастерству к Гомеру. Вот почему я уверен в том, что он хотел бы, чтобы совершенное им стало таким же великим под пером писавших о нем.

Ясно, что я верю, что его высказывания оказались молчаливой эклогой Александра самому себе. Так он выразил свое желание, сам