Юродство о Христе и Христа ради юродивые восточной русской церкви: исторический очерк и жития сих подвижников благочестия - Иоанн Ковалевский

справедливости следовало бы порицать не тех, которые желающих избавляют от такой бури и смятения и вводят в тихую пристань, но тех, которые каждый город сделали до того не доступным и не способным для любомудрия, что желающие спасения должны удаляться в пустыню»[143].

Так как общественная жизнь распадавшейся Римской империи представляла собою очень грустную картину в нравственном отношении, то люди, проникнутые христианскими убеждениями, не надеясь пересоздать все общество, решились, по крайней мере, ради собственного спасения удалиться из грешного мира в пустыню. Вот почему образ жизни Антония Великого и других египетских пустынножителей скоро нашел себе много подражателей и даже подражательниц. Из Египта – этой колыбели монашества, оно быстро начало распространяться по всем краям тогдашнего христианского мира, но нельзя не видеть и того, что с быстрым распространением монашества начал ослабевать идеал иночества, за исключением, конечно, лучших его представителей. Если, по словам святого Златоуста, так испорчены были нравы тогдашнего общества, которое унаследовало от язычества многие недостатки и перенесло их в христианство; то нельзя также сказать, чтобы и иночество все было на высоте своего идеала. Если оно количественно росло так быстро, то нельзя сказать, чтобы оно и нравственно соответствовало начертанным своим идеалам. Вот в это-то время, «одновременно почти с умирением Церкви Константином Великим, в среде верующих» – иноков и мирян – является ряд особых, «доселе не бывалых и совершенно неизвестных подвижников христианства», которые для того, чтобы спасаться в мире, и среди оного, должны были принять на себя тяжелый подвиг юродства и только при исключительных его условиях могли подвизаться среди «бурных воле житейского моря», жертвуя для этого всеми требованиями и так называемыми приличиями и принятыми обычаями мирской жизни[144].

Мы уже видели, как рано в христианах проявилось стремление к подвижничеству, хотя больше по существу, чем по имени. Но эти ревнители высшего совершенства первоначально, во время языческих императоров и жестоких гонений, скрывались в пустынях и жили здесь в неизвестности, работая пред лицом одного только Бога. Притом же, их смиренный подвиг заслоняем был блестящими и громкими подвигами святых мучеников. Но когда Евангелие восторжествовало над язычеством и прекратились гонения на христиан, то взамен мученичества выступает подвижничество: иноческая жизнь служила продолжением подвига мученического. «Рече авва Афанасий, – говорится в одном Патерике, – яко множицею глаголют нецыи от вас, яко где есть гонение и мучительство? Се уже мучим буди совестию, умри греху, умертви уды земные и се будеши мученик изволением. Они с царьми и с князи боряхуся, имаши и ты противляющегося диавола, царя греху и князи бесове»[145]. Это добровольное мученичество ставилось даже выше подвига святых мучеников: «Мученицы бо во един час времени подвизавшеся скончашеся, житие же чернеческое по вся дни страждущий Христа ради мучен бывает. Не противу плоти и крови ополчаяся, но противу владыкам и противу властем, противу миродержцем тьмы и противу духовом лукавства, до последнего издыхания брань имуще, и страждут и венчаются. Оружие Божие имуще, за помогающего нам и совершающего ны Христа»[146]. Монашество, как известно, прежде всего развилось в Египте. Ревность к иноческой жизни, как будто быстрый сильный поток, доселе сдерживаемый в своем течении, разорвал преграду и готов был наводнить всю страну. Подобно плодотворному и обожаемому некогда Нилу, монашество разлилось по всему Египту и дало ему плодоносие не земных, но небесных плодов. «Не столь светло небо, испещренное сонмом звезд, беседует святой Златоуст, как пустыня Египетская, являющая повсюду иноческия кущи. Кто знает древний оный Египет, богоборный, беснующийся, – каких-нибудь животных страшившегося и трепетавшего пред огородным луком, тот вполне уверится в силе Христовой. Египетская пустыня лучше рая; там увидим в образе человеческом бесчисленные лики Ангелов, сонмы мучеников, собрание дев; увидим, что все тиранство диавольское ниспровергнуто, а царство Христово сияет; увидим, что Египет, некогда матерь и стихотворцев, и мудрецов, и волхвов, изобретший все виды волхвования и передавший оные другим, теперь хвалится Крестом»[147]. В этот блестящий расцвет монашества, в жизни иноков видим осуществление самым делом, – живой пример того совершенства христианской жизни, какое заповедуется Евангелием. Пламенея чистою любовию к Богу, они в деятельном своем богоугождении не ограничивались общими для всех правилами деятельности и предписаниями закона Евангельского, данными всем вообще, не довольствовались обыкновенными подвигами благочестия, но, по сильной ревности и пламенной любви к своему Спасителю, со всею крепостию сил старались служить и благоугождать Ему высшими подвигами благочестия, сколько достанет их сил, даже в такой мере, в какой не обязывается христианин к тому положительным законом. Поистине это был не земной мир среди этого мира, изумляющий величием своего духа и жизни, дающий разуметь, какую чудную силу являет природа человеческая, какая власть и могущество заключены в душе и теле человека, когда он весь проникается силою благодати Христовой. «Видел, – пишет историк Руфин[148], – истинно видел сокровище Христово, сокрытое в человеческих сосудах. Видел я в Египте отцев, живущих на земле и проводящих жизнь небесную, и новых неких пророков, воодушевленных как добродетелями душевными, так и даром пророчества, о достоинстве коих свидетельствует дар знамений и чудес. В самом деле, почему тем, которые не желают ничего земного, ничего плотского, не получить небесной силы? Некоторые из них так свободны от всякой мысли о нечестии, что забывают, было ли в мире что-нибудь злое. Таков мир их души, такова их доброта, что истинно об них можно сказать: мир мног любящим закон Твой (Пс. 118:165). Они обитают в пустыне, рассеянные и разделенные по кельям, но соединенные любовью. Для того разделяются жилищами, чтобы никакой звук, никакая встреча, никакой праздный разговор не возмущали наслаждающихся покоем безмолвия и священным вниманием ума. Собравши ум, каждый в своем месте, ожидают пришествия Христа, как благого Отца, или как воины в лагере – присутствия императора, или рабы – прихода господина, обещавшего дать им свободу и дары. Все они не заботятся о пище или одежде и подобном, ибо знают, что всех сих языцы ищут (Мф. VI:32). Они ищут правды и царствия Божия и все сие, по обещанию Спасителя, прилагается им»[149]. Эти истинные выразители евангельского учения о высшем совершенстве отыскивали самые строгие правила Божественного Писания, давали им самое обширное значение, старались выполнять их со всем усилием воли; для них «достаточно одного легкого намека в Слове Божием, чтобы из него развить целую систему жизни и деятельности; в данном случае выражение апостола: мы юроди Христа ради (1 Кор. IV:10) послужило основою и оправданием подвига юродства»