Шпаргалка для ленивых любителей истории. Комплект из 3 книг - Александра Маринина

хоть и не без труда, обеспечила жизнь и относительную безопасность королевской чете, которую под охраной доставили в Париж и поселили в Тюильри – дворце, в котором никто не жил уже больше полувека, отсыревшем, не отремонтированном и неблагоустроенном.

А что же остальные принцы? Ведь их немало – и родные братья короля, и двоюродные-троюродные, Артуа, Прованс, Конде, Конти и прочие. Станислас, граф Прованский, оставался в Париже, остальные сбежали в эмиграцию сразу после взятия Бастилии и активно вынашивали планы по освобождению Людовика Шестнадцатого при помощи военной силы. Действовали они столь неаккуратно, что если бы их план имел успех – началась бы кровопролитная гражданская война, которой Людовик всеми силами старался избежать. Ему предлагали устроить побег за границу еще тогда, когда вся семья жила в Версале, но он отказывался, ибо понимал, что за это французам придется расплатиться огромными человеческими жертвами. А французы – это его дети, он обязан беречь их жизни. Да, монархия нынче не абсолютная, а конституционная, но это никак не отменяет обязанности короля быть со своим народом и заботиться о нем. Вот таким он был, Людовик Шестнадцатый.

Теперь королевское семейство – папа, мама, дочь, сын и сестра короля Елизавета – жили в Тюильри и понимали, что на самом деле они – пленники, а дворец – их тюрьма. Летом 1791 года Людовика все-таки удалось уговорить бежать. Уезжали отдельными группами: король с семьей и гувернанткой детей – в одной карете, роскошной и вместительной, Станислас Прованский с супругой – в другой, простой и неприметной. Ну и неудивительно, что кончилось все неудачей. Брат с женой легко пожертвовали комфортом и проскочили без проблем, а роскошная большая карета привлекала повышенное внимание. У гувернантки был поддельный паспорт, она изображала русскую эмигрантку, путешествующую с детьми, Мария-Антуанетта прикидывалась ее служанкой, а король – слугой. Одеты были соответственно, но их все равно узнали. Дураков-то нет, кто ж поверит, что в такой карете ездит какая-то русская туристка? Нашелся бдительный не то почтмейстер, не то станционный смотритель по фамилии Друэ. Всех задержали и отправили обратно в Париж.

Но ведь родной брат Марии-Антуанетты – император! Не тот брат Иосиф, который инкогнито приезжал, чтобы вправить мозги сестренке и ее мужу, а Леопольд, ставший императором после смерти Иосифа. Он-то куда смотрит? О нет, он не сидит без дела. После неудачного побега он обратился к Фридриху Вильгельму Прусскому, они устроили цикл консультаций с французскими дворянами-эмигрантами во главе с графом Артуа и выпустили так называемый Пильницкий манифест (Пильницкую декларацию), в котором заявили: если с королем Людовиком Шестнадцатым случится что-нибудь нехорошее, мало вам, ребята, не покажется, мы на вас всей объединенной Европой двинемся. Этот документ стал основой австро-прусского союзного договора и объединения всех европейских монархов против Французской революции.

Летом 1792 года появился еще один документ – Брауншвейгский манифест, составленный принцем Конде, но официально подписанный и провозглашенный герцогом Брауншвейгским: мол, Австрия и Пруссия намерены восстановить короля Людовика Шестнадцатого в его полной власти, а кто выступит против – того объявим мятежником и казним по законам военного времени.

В общем, Европа реально угрожает, и революции стало неуютно.

Десятого августа 1792 года монархия пала окончательно, король был низложен и отныне должен был именоваться просто «Луи Капет». Никаких тебе Людовиков и тем более Бурбонов. В сентябре стало очевидным, что защитников королевской власти, то есть роялистов, больше, чем можно было ожидать, и революции нужно их запугать как следует, чтобы головы поднять не смели. С благословения Дантона, нового министра юстиции, устроили террор: для начала на протяжении нескольких дней было без суда и следствия жестоко убито около 1000 парижан. Именно в эти страшные кровавые дни убили и несчастную глупенькую принцессу де Ламбаль, подружку королевы, которая вернулась из эмиграции, потому что не хотела бросать попавшую в беду Марию-Антуанетту. Голову принцессы нацепили на пику и гордо носили по улицам. Даже специально подошли к тюрьме Тампль, где после низложения находился король с семьей. Пусть королева увидит, что стало с ее любимой подругой!

В декабре того же года в Конвенте начался судебный процесс против Луи Капета по обвинению в государственной измене, поскольку выяснилось, что он поддерживал активную переписку с заграницей. В течение всего процесса, равно как и во весь период после взятия Бастилии, Людовик проявлял выдержку, спокойствие и вел себя чрезвычайно достойно, не выказывая ни возмущения, ни злости. С личным мужеством у этого человека было более чем хорошо. Марат писал о нем: «Ему пришлось сотню раз услышать, как его называли просто Людовиком, и он не выказал никакого возмущения – он, который никогда не слышал ничего иного, кроме “Ваше Величество”. Он не проявил ни малейшего нетерпения, хотя ему пришлось все время стоять, – он, перед которым ни один человек не смел сидеть. Если бы он был невиновен, то в моих глазах он был бы велик в этом унижении!»

Если бы был невиновен… Но чудес не бывает. Робеспьер сказал: «Если король невиновен, тогда виноваты те, кто его сверг». Разве найдется обвинитель, который в такой ситуации признает свою ошибку? Людовик был обречен. Естественно, его признали виновным, хотя он упорно все отрицал. То же самое он повторил и в своем завещании, написанном еще в декабре, до оглашения приговора к смертной казни: «отвергаю все обвинения в преступлениях, которые мне предъявлены». В этом же завещании бывший король, а ныне гражданин Капет прощал всех своих мучителей и давал наказ маленькому сыну, семилетнему Луи Шарлю, забыть все унижения, «если он будет иметь несчастье стать королем».

Когда дело дошло до приговора, Людовик Шестнадцатый был единогласно признан виновным «в заговоре против общественной свободы и в покушении на всеобщую безопасность». В вопросе о мере наказания такого единодушия уже не было, за безоговорочную смертную казнь проголосовало только 387 человек, 338 высказались за тюремное заключение или смертную казнь с оговоркой (то есть с испытательным сроком), 28 депутатов воздержались. Такой маленький перевес! Всего 49 голосов. А если бы воздержавшиеся примкнули к более гуманной части голосовавших, то перевес был бы совершенно микроскопическим, всего 21 голос из 745. Эти цифры приводит В. Дюрюи. В другом источнике указывается, что перевес был в 6 голосов. В Википедии приводятся несколько иные цифры: 361 за смертную казнь и 360 против. Не знаю, кому верить, но перевес в один голос выглядит еще более впечатляющим. Хотя это же Википедия, а мы уже знаем, насколько она ненадежна. А. Моруа указывает, что за смертную казнь проголосовало 387 человек, что совпадает с данными В. Дюрюи, но всего в голосовании участвовал 721 депутат, а не 745.