Слушай, Германия! Радиообращения, 1940–1945 гг. - Томас Манн

нынешняя торопливая одышка никак не свидетельствует о силе легких. Она отжила свое или находится действительно в состоянии доживания, накануне смерти — в «третьем рейхе», который как разоблачение идеи через ее реализацию представляет собой нечто неслыханное и действительно смертельное.

И именно это дает основание для надежды. Она зиждется на том факте, что национал-социализм, это политическое исполнение идей, по крайней мере, полтора столетия будораживших немецкое общество и немецкую интеллигенцию, является какой-то крайностью, чем-то сугубо эксцентричным в политическом и моральном плане, экспериментом запредельной аморальности и брутальности, который невозможно ни превзойти, ни повторить. Всякая человечность выброшена за борт; вместо нее — бешеная ярость ко всему, что связывает и цивилизует людей; отчаянное насилие над всеми ценностями и сокровищами души, которые были вообще-то важны не в последнюю очередь и для немцев; создание тотального государства войны на службе у расового мифа и ради подчинения мира… Больше уже некуда, дальше зайти нельзя. Если этот эксперимент провалится — а он обязан провалиться, поскольку человечеству невозможно предложить окончательную победу этого, — тогда немецкий национализм, самый опасный из всех что были, поскольку он является технизированным мистицизмом, действительно сгорит дотла, и Германия будет принуждена — скажем лучше: ей будет позволено — пойти в совсем другом направлении. Мир нуждается в Германии, но Германия тоже нуждается в нем, и поскольку она не сможет сделать его «немецким», ей придется впустить его в себя, к чему она всегда, с любовью и симпатией, была привычна. Она будет считать себя обязанной вернуться к тем традициям, что сегодня отступили в глубокую тень, но не менее национальны, чем те, пагубность которых стала столь очевидной. Эти традиции облегчат ей задачу соединиться с миром, в котором свобода и справедливость присутствуют настолько, насколько это дано человечеству в нынешний час его существования.

Это первое. Второе заключается в том, что Германии никогда не бывать счастливее (и это она в сущности предчувствует уже сейчас), чем внутри напитанного свободой и деполитизированного, благодаря безоговорочному осуждению национал-социалистического самовластья, единого мира. Для такого мира Германия прямо-таки создана, меж тем как если глобальная политика и бывала для какого-нибудь народа проклятием и обезображивающей противоестественностью — так это для аполитичной по своей сущности немецкой нации. Острый на язык француз заметил, что немец бывает грациозным, только когда выбрасывается из окна. То же самое, и с еще более дикой решимостью, он делает, когда занимается политикой. Глобальная политика — это для немцев означает расчеловечивание, что доказывает гитлеризм, этот чудовищный прыжок из окна. Это припадочная попытка с лихвой компенсировать изъян, гордиться которым у немца никогда не хватало гордости.

Конец национал-государственной политики с манией глобализма — ни для одного народа это не будет означать такого спасения, такого высвобождения своих лучших, самых сильных и благородных качеств, как для немцев. И именно в том большом мире, который они сегодня в ослепленном напряжении всех своих сил пытаются не пускать в будущее, эти великие качества смогут раскрыться в полную меру.

Сентябрь 1941

Немецкие слушатели!

Шиллер рассказывает в своей удивительной «Истории Тридцатилетней войны», как враги рыцарственного Густава Адольфа целенаправленно распространяли страшные слухи о жестокости его методов ведения войны, и этих слухов не могли до конца опровергнуть даже самые яркие примеры гуманности, которую проявлял король. «Боялись претерпеть от другого то, что наверняка сделали бы в подобном случае сами», говорит Шиллер.

Разве это не точное определение причины, по которой немецкий народ верит, что он должен все дальше погружаться в пучину этой войны, у которой нет берегов и которую никогда не выиграть, переносить бесконечные лишения и следовать за своими обреченными вождями снова и снова до бог весть какого конца? Немецкий народ боится, отвернувшись от зачинщиков этой войны, стать жертвой того, что ждало бы других в случае победы нацистов, — уничтожения. Геббельсовская пропаганда каждый день орет им это в уши: вы должны победить или вы будете уничтожены. У вас есть только один выбор: между всеобъемлющей победой и гибелью.

Перво-наперво вы, немцы, должны прийти к пониманию, что руководство, приведшее ваш народ к пропасти той альтернативы, что вы должны либо подчинить мир своей воле, либо погибнуть, — это шайка гнусных авантюристов. А во-вторых: идея уничтожения народов и искоренения рас — это нацистская идея, ей не место в головах демокра-тий. Что должно быть и будет уничтожено, чтобы уберечь человечество от отвратительного рабства, оскверняющего землю, — так это нацистский режим, Гитлер и его приспешники, а не немецкий народ. Это полная чепуха ожидать от Англии, в которой посреди войны совершается, быть может, значительнейшая в ее истории социальная революция, и от Америки Франклина Рузвельта планов какого-либо рода уничтожения — экономического, политического или вовсе физического — немецкой нации. Эти народы и их государственные руководители знают, что мир находится в кризисе, который, хотя Гитлер и воспользовался им для своего анахроничного похода, завоевания и порабощения, в действительности должен привести человечество на более высокую ступень социальной зрелости и ответственности. Ничего они не желают так страстно, как привлечь Германию, без которой не обойтись в усовершенствованном в условиях свободы международном порядке, на сторону именно этого, рожденного из духа омолодившейся демократии мироустройства. Также центральное значение атлантической встречи Черчилля и Рузвельта заключено в том, что Америка тоже берет на себя ответственность за грядущий мирный договор, — и кто бы мог поверить, что заключенный в Вашингтоне мир будет иметь хоть какое-то сходство с тем, что продиктовали бы нацисты.

Что последние всегда обожали, так это создавать новые окончательные реалии. И самой окончательной реалией всегда остается уничтожение. Одиозный гитлеровский обер-полицмейстер Гиммлер открыто высказался, что он физически начисто искоренит чешскую нацию, если та безропотно не склонится под ярмом высшей расы; и все, что творится в оккупированных областях, во всех этих адовых генерал-губернаторствах и протекторатах, сознательно нацелено на биологическое и моральное унижение, на духовную (и отнюдь не только духовную) кастрацию народов. Нацисты знают, почему позволяют своим жертвам получать только начальное образование и при первой возможности закрывают повсюду университеты. Высшие учебные и исследовательские учреждения суть колыбели человеческой гордости и чувства свободы — они взращивают мужей, которые могли бы стать вожаками сопротивления нации своим угнетателям; они не будут терпеть политики господ нацистов, политики беспримерной низости. Мы видели ответ этих господ на просьбу чехов опять разрешить преподавание в Пражском университете. Он гласил: «Если мы проиграем войну, вы снова откроете себе ваш университет. Если мы победим, университет вам будет не нужен». «Не нужен» означает: вы навсегда останетесь тупым, невежественным, духовно и нравственно выхолощенным и даже