Заклинатели войны - Ольга Владимировна Голотвина

Слово «сынок» удержало Стайни, не дало броситься прочь – наугад, без цели и без надежды.

– Вот, значит, куда забросила жизнь нашего Хлоди, – вздохнула старуха. – Жаль... но каждый сам выбирает судьбу. У него срок или пожизненное?

– Срок. Три года осталось.

– Ну, помоги ему боги дотянуть... А ты, похоже, тянуть не захотел?

Стайни насторожённо кивнул.

– Много оставалось?

– Меньше года.

Вот этим ему удалось удивить Гекту. Впервые её лицо стало растерянным.

– Меньше года! И сорвался... Ой, дурак, дурак... – Тут взгляд гадалки вдруг стал цепким, пристальным. – Э, нет, не дурак! Не по своей воле сорвался, верно? Что-то у тебя случилось... или бежать, или сдохнуть... так?

– Так, добрая женщина.

И Стайни, удивляясь себе самому, рассказал незнакомой старухе о своих невесёлых делах. Говорил тихо, быстро, сбивчиво, глядя сверху вниз на запрокинутое лицо Гекты. И такое было в этом лице участие, такое понимание, что он не мог остановиться и говорил, говорил, ничего не скрывая.

А когда замолчал – почувствовал непонятное облегчение. Как же ему, оказывается, этого не хватало – просто рассказать кому-то о вихре, который поволок его по жизни невесть куда.

– Не врёшь, – одобрительно сказала старуха. – И про краба не врёшь, которого завалил голыми руками. И про побег в чужой карете... Да, парень, позабавился с тобой Джакар Игрок! Надо будет с ним потолковать...

Последнюю фразу она бросила так небрежно, словно речь шла не о боге удачи, а о соседе, что живёт через улицу.

Стайни этому почти не удивился. Ему было не до странностей старухи, которая могла ему помочь – или погубить его.

Он горько усмехнулся:

– Вот так я и разболтался... Скажи, почтенная: есть ли на свете человек, который отказался бы порассказать о своих бедах и горестях?

– В Энире такие уж точно не водятся, – заулыбалась Гекта. – Тем я, старая, и кормлюсь – чужими рассказами... Ладно, сынок, раз Джакар Игрок тебя подбросил мне в приёмыши – значит, так тому и быть. Видишь, идёт шаути в таких нелепых штанах? Он несёт две рыбины и боится уронить. Ступай помоги, возьми у него одну.

* * *

Быстрое знакомство продолжилось по дороге к дому Гекты: старуха, проворно собрав в миску рассыпанные бобы и камешки и свернув покрывало, направилась прочь от порта.

По пути она растолковала парням, что в Энире худо тем, кому негде ночевать. По городу бродит стража – и городская, и гарнизонная. Всех, кого поймают, тащат в тюрьму, а утром – в ратушу, на допрос к «руке наместника»...

При этих словах Эшшу робко перебил женщину и уточнил: что значит «рука наместника»?

Гекта объяснила, что так называют градоначальника, присланного вейтадским наместником. Нынешний градоначальник Файше́но Унау́то, недавно занимающий свой высокий пост, – по слухам, дурень и тюфяк, а вот подручные у него злые и цепкие. Каждому, кого притащит стража, устраивают суровый допрос. Если человек толком объяснит свою ночную прогулку (к примеру, докажет, что за лекарем бежал), его отпустят. Если понесёт всякую чушь – будет оштрафован, причём его запомнят на будущее. Второй раз попадётся ночью – штрафом не отделается. Ну а если у пойманного бедолаги нет ни постели, ни дома... что ж, Джакар Игрок его сильно невзлюбил!

– Стражникам платят за каждого бродягу, – ухмыльнулась Гекта. – К тому же городские и гарнизонные «шавки» соперничают меж собой. Вот и стараются, задолбай их всех Чёрный Страус...

Эшшу ловил каждое слово, жизнь вайтис была ему явно внове. А Стайни слушал вполуха, разглядывая узкую улочку, по которой они шли.

Высокие деревянные заборы, тяжёлые ворота, лай из-за них... У некоторых заборов поверху шла полоса глины с вмазанными в неё осколками раковин – чтоб незваный гость до костей порезал ладони.

Внезапно Эшшу остановился, устремив взгляд на большое, высокое каменное здание с крышей в виде купола. Вокруг него не было забора. Из распахнутых окон неслась разухабистая песня, а над массивной дверью красовалось изображение змеи, глубоко врезанное в камень.

Лицо шаути от волнения стало серым. Он поднял ладони к вискам.

– Эй, – оглянулась Гекта, – ты чего это на кабак молишься?

Но тут же сообразила, спохватилась:

– Ох, это я ляпнула. Да, это был ваш храм, змеиный. После войны в Энире осталось мало шаутис. А те, что есть, перешли в нашу веру. Кто не перешёл – ходят молиться в Энирский лес, к жертвеннику. А дом отошёл городу. Его взял в аренду Геркон Волчий Хвост, устроил тут трактир. Называется – «Под змеюкой».

Эшшу молча кивнул, отнял пальцы от висков и пошёл прочь от бывшего храма.

– Больно тебе? – искоса глянула на него гадалка.

– Нет, – ровным голосом ответил шаути. – Матери-Змее принадлежит весь мир. Что для неё груда камней, положенных друг на друга?

– А жертвенник в Энирском лесу? – не удержался Стайни. – Это тоже просто камень?

Он слышал от отца о том, что мирные переговоры едва не сорвались из-за трёх жертвенников, которые шаутис готовы были отстаивать насмерть, до последнего человека.

– Это другое, – мирно, без обиды объяснил Эшшу. – Гранитный, Базальтовый и Мраморный – не просто камни. Это окаменевшие слёзы Матери-Змеи, это её часть. А храм... что ж, мы потеряли всего лишь здание. На Ойшои построим другое, ещё лучше...

Номо опускался всё ниже. Белёсый Небесный Шрам таял на темнеющем небе, а искорки, что днём были едва видны на длинной светлой полосе, становились ярче, заметнее.

Далеко ли живёт старуха? Успеют ли они дойти до темноты? Не хотелось объясняться со стражей...

Гекта довела парней до городских ворот. Ага, значит, она живёт в Довеске!

Стайни уже знал от разговорчивых бродяг, что так называли предместье за городской стеной, где селится беднота. Прочный дом там редок. Случись вновь война – все эти домишки сожгут, чтобы враг не разломал их и не засыпал обломками крепостной ров.

Стражники на воротах, хвала всем богам, были так же беспечны, как и утром, когда Стайни проскользнул в город вместе с торговым караваном. Тогда там было не меньше десятка тяжёлых повозок, запряжённых быками, да вокруг суетились носильщики с поклажей. В толпе легко было затеряться, а въездную пошлину брали только с владельцев повозок. Те же всезнающие бродяги обнадёжили Стайни: мол, охотничий азарт находит на «шавок» у ворот довольно редко – лишь тогда, когда