Мой друг убил Кеннеди? История Ли Харви Освальда - Эрнст Петрович Титовец

Согласно моей доморощенной теории, сначала было абсолютно необходимо усвоить эмоциональную основу английского языка, выражаемую через модуляции голоса. Таким образом, первостепенное значение имела эмоциональная окраска речи говорящего. Смысл слов постигался уже в конкретном эмоциональном контексте.

Оглядываясь назад, я думаю, что мои сокурсники и знакомые полагали, что у меня не все дома, в частности из-за моего «ненормального» увлечения английским языком. Им было невдомек, что я пытался найти ответы на свои вопросы, заглянув за пределы официально дозволенного. Это была небольшая цена за то, чтобы иметь возможность сохранить свою индивидуальность и следовать своим путем в нашем конформистском советском обществе равных.

Глава 9. Знакомство с американцем Освальдом

Дружба начинается с симпатии или благодарности – корни, которые можно вырвать.

Джордж Элиот

Ничто не проходило незамеченным и необсужденным в нашей большой деревне под названием Минск, как некоторые называли столицу Белорусской ССР. Американец, какое-то время проживавший в Минске, был обречен стать предметом местных сплетен.

Время от времени до меня доходили слухи о тех немногих англоговорящих иностранцах, которые появлялись в городе. По рассказам моих друзей иногда было трудно понять, был ли это один иностранец или несколько, посетивших Минск в разное время. И необязательно это мог быть американец, поскольку мои приятели вряд ли могли различать варианты английского языка.

В конце января 1960 года слух о проживающем в городе американце определенно подтвердился. Это произошло на катке стадиона «Динамо».

Динамовский каток был гораздо больше, чем просто арена спортивных мероприятий. Он приобрел важный социальный статус – как место встречи со старыми друзьями, новых знакомств, место для флирта и романтики, где можно было хорошо и весело отдохнуть. Люди приходили сюда, чтобы скоротать время и расслабиться, наблюдая за разыгрывающимися на льду сценками.

Мощные динамики транслировали популярную музыку. В блеске огней осветительных мачт перед взором посетителя представала пестрая толпа. Здесь были группы вечно возбужденных шумных подростков; целеустремленные спортсмены, накатывавшие свои километры; разновозрастная неспешащая публика на коньках; парочки влюбленных, скользившие по льду, держась за руки. Бабушки с внучатами на саночках благоразумно держались обочин. Здесь встречались, веселились и обменивались слухами и новостями о разных событиях в городе.

У меня всегда наготове была пара спринтерских коньков, и я старался не упустить возможности размяться на катке после многочасовых занятий в медицинском институте. Именно на катке я узнал об американце, проживающем в городе. О нем мне сообщила словоохотливая Альбина Шалякина, моя бывшая одноклассница, высокая рыжеволосая девушка с розоватым лицом, усеянным веснушками. Она жила поблизости и приходила на «Динамо» покататься на коньках.

В тот вечер она подъехала ко мне и, уставившись на меня своими зелеными глазами-бусинками из-за толстых линз очков, сходу ошеломила меня вопросом, не хотел бы я познакомиться с американцем. В предвкушении моей реакции ее лицо выражало нескрываемое любопытство.

Я осторожно сказал, что я бы не возражал. Вроде она говорила правду, и это не было похоже на прелюдию к одному из ее розыгрышей, на которые Альбина была горазда.

Девушка сказала, что американца зовут Алик Освальд и он друг Зигеров. У них дома она его и встретила. Я знал, что Альбина увлекалась испанским языком и была в дружеских отношениях с испаноязычной семьей Зигер. Пока все звучало правдоподобно.

У Зигеров американца звали Алекс на испанский манер. Альбина пообещала спросить Зигеров, буду ли я у них желанным гостем, чтобы быть представленным американцу. Это звучало как реальное обещание.

Девушка продолжила свое бесконечное повествование о себе, своих кубинских друзьях1 и снова о Зигерах. Она, несомненно, была в восторге от того, что принадлежит к этому избранному испаноязычному сообществу. Испанский язык был вне сферы моих интересов, и, боюсь, я пропустил ее восторги мимо ушей.

Я закончил третий курс медицинского института. Прошли очень напряженная весна, раннее лето с экзаменами в конце семестра. Затем последовала сестринская практика в больнице.

До меня дошли новые слухи об американце. На этот раз они исходили от моего однокурсника Александра Мастыкина. Еще один фанат испанского языка, он был вхож в семью Зигеров под именем Алехандро. Брюнет Александр носил очки в черной массивной оправе явно заграничного производства. Они сразу бросались в глаза на фоне однообразных невзрачных очков местного производства.

Очки, своеобразная раскачивающаяся походка, латиноамериканский темперамент и другие маленькие причуды придавали Александру-Алехандро несколько комичный вид иностранца. Мастыкин, должно быть, сознательно культивировал свой «испанский» образ. У Зигеров Алехандро, помимо интереса к испанскому языку, приударял за двумя незамужними дочерями Зигеров и был частым гостем у них дома2. Там он нередко встречался с Освальдом.

Американец работал на местном радиозаводе. Освальд явно не нравился Александру, который считал, что приезжий постоянно демонстрирует свое сомнительное превосходство над ним.

Итак, этот Освальд все-таки был реальностью. Летом (июль – август) я уехал из города на каникулы. Вернувшись, с головой ушел в учебу. Я был уже на четвертом курсе, а это – многочасовые лекции, занятия в больнице, научная работа на кафедре химии. Я полностью выбросил Освальда из головы как человека, которого вряд ли увижу. С тех пор как я слышал о нем в последний раз, он вполне мог уехать из Минска. Поэтому, когда однажды в сентябре Альбина сообщила, что я приглашен на встречу с Освальдом у Зигеров дома, я был искренне удивлен и обрадован. Теперь, когда таинственный американец оказался живым и доступным, я не хотел бы упустить возможность встретиться с ним.

Зигеры жили в четырехэтажном доме на улице Красной, напротив общежития мединститута № 3. Мастыкин как-то упомянул мне об этом.

Я был полон предвкушения встречи с этим загадочным американцем, о котором практически ничего не знал. То, что Альбина поведала мне восхищенным тоном и с закатыванием глаз к небу, сводилось к образу одинокого симпатичного молодого человека, доступного, с манерами джентльмена и так непохожего на неотесанных местных парней. Практически никакой полезной информации. Ничего о том, откуда он конкретно, какое у него образование, чем увлекается…

При этом Мастыкин говорил, что Освальд был закрытым и высокомерным. Кто из двух моих друзей был прав и что американец мог иметь против Мастыкина? Александр хотя и не блистал интеллектом, но был вполне дружелюбным парнем. У меня вызывали симпатию увлеченные люди, и он, приверженец испанского языка, был одним из них. Правда, его темперамент мог сыграть против него. Местами Александру не хватало терпения подождать, пока его собеседник закончит фразу. Это могло обескуражить тех,