Мой друг убил Кеннеди? История Ли Харви Освальда - Эрнст Петрович Титовец

Сначала я подумал, что машина почему-то избирательно искажала только мой голос, щадя при этом другие. Но все настаивали на том, что мой записанный голос звучал точно. Если раньше я внутренне высмеивал русский акцент моих учителей английского языка, то теперь пришел в расстройство от своего собственного. Я решил разобраться с самыми вопиющими проблемами моего произношения. В конце концов, именно для такой работы я и приобрел этот магнитофон!

Я начал записывать образцы разговорной английской речи из радиопередач. Эти записи можно было многократно прослушивать и детально изучать различные акценты.

Появились неожиданные открытия. Для меня, например, было удивительно уловить элементы кокни – этого диалекта простолюдья Лондона – в речи образованного члена австралийского правительства.

Между прочим, по поводу Австралии Би-би-си выдала шутку о том, что австралийцы представляли эксклюзивное общество, члены которого были отобраны лучшими британскими судьями. Это был исторический намек на начало Австралии как английской исправительной колонии и места, куда британские осужденные, в основном говорящие на кокни, были депортированы для отбывания наказания.

Американский английский имел свои разговорные нормы. Мне было нетрудно отличить говор южан от северян, но не более. Впрочем, американские диалекты, в отличие от британских, меня мало интересовали.

Однажды мой однокурсник Виктор, с которым я уже не первый год сидел на лекциях, сообщил неожиданную новость. Оказалось, что его мать была американкой, более того, я мог встретиться с ней. Таким образом состоялось мое знакомство с Мэри Соломоновной Минц.

До меня доходили слухи об американке по имени Мэри, живущей в Минске, но я никогда не связывал ее с Виктором и даже не подозревал, что она может быть так близка. Мэри Минц оказалась невысокой энергичной женщиной с копной седых мелко вьющихся волос. Ей было немного за пятьдесят. Она обладала хорошим чувством юмора, и казалось, что ничто не могло надолго ее обескуражить. У меня всегда складывалось впечатление, что она видела только светлую сторону жизни.

Хотя все считали ее американкой, она уже давно была советской гражданкой. Ее еврейская семья эмигрировала из Соединенных Штатов в Советский Союз в годы Великой депрессии7 и в конце концов обосновалась в Минске. Она вышла замуж за местного художника и стала матерью двух сыновей.

Мэри Минц преподавала английский язык в инязе. Она была единственным преподавателем, чей родной язык был английским. Студенты обожали ее. Мэри Соломоновна также давала частные уроки высокопоставленным лицам и их детям. Одно время она даже преподавала английский Петру Мироновичу Машерову, Первому секретарю Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии (ЦК КПБ).

Несмотря на долгие годы, проведенные в Советском Союзе, Мэри Минц все еще говорила по-русски с акцентом. Негласное правило предписывало, что с ней предпочтительнее говорить по-английски. Где бы я ни встречал Мэри Минц, будь то в Оперном театре, филармонии, на художественных выставках или общественных мероприятиях, она неизбежно была в окружении своих бывших студентов или коллег, разговаривавших по-английски.

Миссис Минц спустила меня на землю из моих заоблачных литературных сфер английского языка. Во время наших неторопливых бесед за чаем у нее дома она много рассказывала мне о своей прежней жизни в Америке. Даже после стольких лет пребывания в Советском Союзе она, казалось, все еще сохраняла радужный взгляд на свою прошлую жизнь и говорила о ней с оттенком ностальгии. Ее регулярная односторонняя связь со своей бывшей родиной осуществлялась через программу Алистера Кука «Письмо из Америки» на Би-би-си. Мэри Соломоновна никогда не пропускала эту передачу, отложив в сторону все, чем была занята в тот момент, чтобы внимательно ее послушать. Глядя на нее, я также пристрастился к этой передаче.

Миссис Минц время от времени давала ненавязчивые советы, как улучшить мой английский. Это могло быть сделано в форме случайно оброненного замечания. Одно из них сводилось к тому, что я использовал в своей обыденной речи слишком много многосложных высокопарных слов, в силу чего моя речь была довольно вычурной. Я еще барахтался в стилистике английского языка, и ее ремарка была очень своевременной.

Ей понравилась моя идея устроить Шекспировские чтения у нее дома. Предполагалось, что в них примут участие учителя английского языка, ее бывшие ученицы. И действительно, у нас было несколько вечеров чтения пьес Шекспира, начиная с «Гамлета». Шекспировские вечера завершались чаепитием с домашним тортом, который кто-нибудь из ее учениц приносил с собой.

Мэри Соломоновна негласно возглавляла англоязычное сообщество в Минске, в которое входили в основном преподаватели из института иностранных языков и других высших учебных заведений. Она всегда охотно принимала тех редких зарубежных специалистов, которые приезжали в иняз по программам обмена. Минц была своего рода информационным центром, куда стекалась информация, казалось, обо всех англоговорящих в городе Минске. Мэри Соломоновна, должно быть, узнала об Освальде с его самого первого появления в Минске. У нее сложилось к американцу особое отношение, о чем читатель узнает далее в этой книге.

К тому времени, когда я встретил Освальда, мой словарный запас мог поставить в тупик любого специалиста, который попытался бы обнаружить какую-либо систему в моем выборе слов. Как таковой у меня ее не было. Был, скорее, любопытный набор английских слов из различных областей знания. Я сначала заучивал слова, которые захватывали мое воображение или просто застревали у меня в голове. Поиск в словаре значения каждого незнакомого слова, с которым я сталкивался во время чтения книг, я полагал излишним, если из контекста я догадывался об общем смысле прочитанного. Это окупилось с точки зрения экономии времени и поддержания моего интереса. Слова повторялись, и в итоге я догадывался о точном значении, не утруждая себя заглядыванием в словарь. Такой своеобразный подход к изучению английского языка мог привести к недоразумениям при общении с иностранцами, но поскольку таковые встречались в Минске исключительно редко, я был в безопасности.

Мое произношение основывалось на стандартном британском английском языке. Нас так изначально учили в школе. Позже Освальд в какой-то ситуации поспешил указать мне на это. Мой активный словарный запас включал в основном литературную и техническую лексику. Я постоянно работал над тем, чтобы говорить по-английски более идиоматично.

Я не знал всех тех простых вещей и условностей, которые англичане мимоходом познают в семье, на улице, в играх, во время школьных занятий. У меня никогда не было возможности наблюдать проявление англичанами в реальной жизни грубых эмоций. То, что мне было доступно, – это только отредактированные сценические версии героев кинофильмов и радиопередач. Я никогда не слышал разговор английских детей. Что касается моей осведомленности в вульгаризмах и бранной лексике английского