Мой друг убил Кеннеди? История Ли Харви Освальда - Эрнст Петрович Титовец

Полковник В. Бусько считал, что после того, как Ф. Г. Пауэрс совершил маневр уклонения, он катапультировался, не дожидаясь попадания приближающейся ракеты. Оставаться в самолете в этот момент было бы самоубийством.

Но это было еще не все. Истерическая неразбериха среди наземного диспетчерского персонала, который все еще не был уверен, был ли U‑2 уничтожен, привела к трагическому случаю. Пролетавший мимо истребитель МиГ‑19, который выполнял независимое задание, случайно попал в зону действия наземной радиолокационной станции и появился там на экранах радаров. Его приняли за самолет U‑2 и сбили другой ракетой. Пилот МиГ‑19 успел катапультироваться, но погиб при посадке.

Капитан И. Ментуков, не сумевший выполнить приказ и перехватить U‑2, провел немало неприятных часов в КГБ. Его обвинили в саботаже своего задания. Летчик избежал каких-либо серьезных неприятностей только потому, что самолет-шпион U‑2 был в итоге сбит.

Освальд, вероятно, опасался, что американцы могут его обвинить в предоставлении советским спецслужбам секретной технической информации о самолете U‑2, которая помогла им сбить его, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Летные характеристики самолета U‑2 (максимальная высота полета, крейсерская скорость и т. д.) не были секретом для советских специалистов, поскольку в их распоряжении были технические средства для наблюдения за этими полетами. Кроме того, советская разведка в Японии тоже не дремала. Таким образом, Освальд вряд ли имел в своем распоряжении какую-либо критически важную информацию, которая могла бы повлиять на исход инцидента с U‑2.

Возможно, это были совершенно не связанные события, однако после инцидента с самолетом-шпионом U‑2 Освальд решил стать членом заводского клуба охотников. Это был единственный законный способ приобрести огнестрельное оружие. Вскоре он уже был вооружен дробовиком.

Часть III

Белая ворона

Глава 8. Лингвистическое хобби автора

Каждый по-своему в чем-то более или менее безумен.

Редьярд Киплинг

Состояние холодной войны и угроза перерастания ее в глобальный ядерный конфликт, о чем постоянно напоминали средства массовой информации, казалось, мало отражались на повседневной жизни граждан Советского Союза. Ужасы ядерного апокалипсиса были абсолютно за пределами нормального человеческого понимания. В сознании обывателя это рождало самоуспокоение невежества. Только японцы с их трагическим опытом Хиросимы и Нагасаки1 знали, что термоядерная война – это далеко не абстрактная угроза.

В 1960 году, во время первой встречи с Освальдом, я был студентом-медиком. Но это было еще не все. Освальд позже напишет обо мне как о «моем друге, который очень хорошо говорит по-английски»2. Возникает вопрос: как так случилось, что студент-медик, который никогда не покидал страну, мог хорошо говорить на английском языке? Действительно, очень неординарный случай!

Этот вопрос часто задавали мне представители западных СМИ, которые брали у меня интервью об Освальде. В их вопросе был скрытый подтекст. Я легкомысленно отвечал, что, наверное, у меня были чуткий слух, склонность к иностранным языкам и хорошая память на иностранные слова.

В действительности для меня изучение английского языка было неразрывно связано с возможностью выхода за пределы «железного занавеса» – во внешний мир, полный неожиданностей и открытий. И Освальд был частью этого другого мира.

Английский язык был тем, что в первую очередь объединяло Освальда и меня. В его окружении в Минске я был для него «старейший существующий знакомый»3. Иметь на чужбине друга, говорящего на его родном языке, было важно для Освальда, как и для любого человека, оторванного от своей родины. Это также делало его более открытым со мной.

Мой самый ранний опыт общения с иностранцами относится к 1944 году, когда наша семья переехала из Красноярска в город Барановичи недавно освобожденной Беларуси. Прежде, в Сибири, мы жили в исключительно русскоязычной среде.

В моих ранних воспоминаниях запечатлелась первая встреча меня, пятилетнего мальчугана, с немцем-военнопленным. Я с увлечением строил песочный замок, когда рядом возник пленный немецкий солдат в потертой военной форме. Военнопленные работали где-то поблизости. Он долго стоял и внимательно наблюдал за моим творчеством, потом по-доброму улыбнулся и сказал на ломаном русском, что я буду хорошим архитектором. Я нисколько не испугался, и мне даже понравилось его внимание.

Вторая встреча произошла при других обстоятельствах. Кто-то робко постучал к нам в дверь. Это был изголодавший пленный немец. Он попросил что-нибудь поесть. Моя мать поставила перед ним на стол тарелку с вареной картошкой и яйцом. Военнопленный проглотил все в мгновение ока. В знак благодарности он поцеловал руки моей матери.

У моих близких были все причины ненавидеть немецких солдат. Мой отец был тяжело ранен во время воздушного налета. Война унесла жизни многих наших родственников. Но в нашей семье видели разницу между вооруженным захватчиком и изголодавшим военнопленным.

В Барановичах русский язык был не единственным на слуху. Наши соседи по дому говорили по-польски. В доме напротив жила еврейская семья, каким-то образом пережившая нацистскую оккупацию, они говорили на идише. Что касается белорусского языка, то он был распространен повсеместно. Позже я изучал его в школе. Интересно, что наш детский сленг включал слова, заимствованные из всех окружающих нас языков, включая немецкий.

Мое знакомство с английским языком произошло в начальных классах школы. Меня привлекала таинственность и ожидание открытий, которые ассоциировались в моем сознании с овладением этим языком. Моим учителям не удалось погасить мой интерес, хотя я не могу не отметить, что они сделали все, что могли, чтобы добиться этого. Обучение включало много зубрежки на русском языке правил английской грамматики. Использовались и другие приемы, нацеленные на то, чтобы полностью исключить радость открытия из процесса познания языка. Можно было подумать, что преподавание было специально направлено на то, чтобы вызвать у детей отвращение к языку, а не на получение реальных знаний. В подавляющей массе такая тактика сработала, но не в моем случае.

Практически я впервые столкнулся с английским языком, когда по ленд-лизу из Америки стали поступать картонные коробки с продуктами. В народе их нарекли американскими подарками. Питание в нашей семье было по тем тяжелым временам, возможно, однообразным, но вполне сносным. Американские подарки внесли кулинарные новинки в нашу диету. Чего только не было в консервных банках и коробках различных форм и размеров с надписями на английском языке! Собиралась вся семья, пытаясь разгадать, что скрывалось за тем или иным названием. Банка вскрывалась, ее содержимое пробовалось, и головоломка весело разрешалась. Но так случалось не всегда. Например, однажды нам попалось абсолютно экзотическое лакомство, с которым