Развод в 50. Двойная жизнь мужа - Анастасия Дмитриевна Петрова

Она медленно опускает руки в карманы пальто.

— Как долетели?

Я моргаю, не ожидая такого простого, бытового вопроса.

— Нормально, — отвечаю машинально.

Пауза.

— Он был очень уставшим последнее время, — говорит она, опустив взгляд в пол, словно не выдерживая зрительного контакта. — Я замечала… Но кто мог подумать, что всё зайдёт так далеко.

Я сжимаю пальцы на ремешке сумки.

— Гордей никогда не жаловался, — мой голос остаётся ровным, но внутри всё сжимается. — Он такой человек.

— Да… — она кивает медленно.

Мы обе понимаем, что сейчас не время для откровенного разговора. Но и молчать невозможно.

— Как долго он уже здесь? — спрашиваю я.

— С момента, как Ева вам позвонила.

— Ева всё это время в больнице?

— Да. Я не оставляла её одну.

Отчего-то ревность слегка поднимается в груди. Это моя дочь. Моя семья. Но рядом в самую страшную минуту была не я.

Я перевожу взгляд на неё, но ничего не говорю.

Ольга выдерживает мой взгляд. Не знаю, что еще говорить. Да и надо ли…

Ситуацию спасает врач, который выходит из палаты мужа.

Он осматривает нас обеих и спрашивает:

— Родственники Гордея Зарудного?

Мы обе делаем шаг вперёд. На мгновение наши плечи оказываются почти рядом.

Но врач смотрит на меня, словно интуитивно считывает, кто здесь реально семья. Ольга чуть напрягается, и я замечаю, как её пальцы на секунду сжимаются в кулаки.

Но она ничего не говорит. И я делаю еще шаг вперёд.

В этот момент она тихо произносит:

— Я останусь здесь. Буду ждать новостей.

Оборачиваюсь. Сдаваться эта женщина не станет. Не в ее характере.

Ольга смотрит на меня спокойно. В её взгляде нет вызова. Но и покорности в нём тоже нет.

Я медленно киваю. И следую за врачом.

Глава 29. Марта

— Супруга? — врач спрашивает, будто уже зная ответ.

Молча киваю, стараясь быть собранной, чтобы мне не пришлось сейчас услышать.

— У Гордея Михайловича случился инсульт, — озвучивает он мрачно: — Мы стараемся стабилизировать его, ввели тромболитики. — киваю, опуская взгляд, он никогда не следил за своим здоровьем: — Но вы должны понимать последствия могут быть самыми разными. И пусть это не тяжелая форма, когнитивные, двигательные и речевые функции могут быть нарушены, — хмурю лоб, пытаясь сдержать ненужные сейчас слезы, а врач продолжает: — Нужно будет пересмотреть образ жизни на период реабилитации… Холестерин, нагрузки как физические, так и эмоциональные, кровообращение должно быть стабильным, без ярких всплесков, — озвучивает он, а я снова болванчиком киваю.

— Когда он придет в себя? — осторожно спрашиваю и вижу, как врач тянет мне салфетки: — И можно ли нам с дочерью.. .

— Сейчас он стабилен, но нужно еще немного времени, чтобы можно было приступить к восстановлению. Зайти вы безусловно можете, но ненадолго. И, послушайте, эмоционально — это тяжело. Особенно мужчине с таким положением, поэтому вам нужно приложить усилия и беречь его, поддерживать, тогда он быстро встанет на ноги.

Смотрю на врача пустым взглядом, потому что не представляю, как это возможно в нашей ситуации. И нет, я бесспорно буду вселять в него веру…но будет ли это необходимым или достаточным…

— Спасибо вам, — наконец, отмираю, заперев эти мысли и оставив их на потом: — Можно ли нам выделить палату? И я готова подписать все документы, договор и обеспечение конфиденциальности, в связи с положением мужа, — намекаю на то, что эта процедура нам необходима.

Как минимум, обычно у чиновников свои проверенные врачи, а здесь это случилось не в Москве, где его бы ставил на ноги наш человек.

Врач с пониманием дела кивает и достает все необходимое, я же снова мыслями возвращаюсь к тому, что вся эта лавина сошла именно в тот момент, когда ты меньше всего был к этому готов.

В течении пятнадцати минут мы проводим все юридические и финансовые операции, а когда я выхожу из его кабинета, возвращаясь в зал, вижу дочь, что сидит в противоположном углу от той женщины.

— Мама, что с ним?! — вскакивает Ева и смотрит на меня с испугом.

— У него инсульт, пока не пришел в себя — озвучиваю не громко, но и не тихо, знаю, что третий человек здесь услышит: — Нужно подождать…

Глажу Еву по щеке и поджимаю губы, она снова плачет и прижимается к моей груди.

— Ничего, милая, папа сильный человек, ты это знаешь, — шепчу ей в ухо, и оставляю поцелуй на макушке.

— Она тоже будет здесь? — слышу как Ева шепчет, шмыгая носом.

Глаза невольно ведут к женщине и я вижу раскрасневшиеся пятна на лице. Больно всем нам. Да.

— Учитывая обстоятельства, — начинаю я невозмутимо: — Полагаю, что да. Нам готовят палату, будет возможность немного прийти в себя, а дальше мы пойдем к нему.

Ева резко отрывается, и я вижу эту горькую радость в глазах. Она улыбается и кивает.

— Я знала, что ты все устроишь, мам, — говорит она вдруг, а я вяло улыбаюсь.

Если откровенно, сейчас я хочу смочить лицо ледяной водой, потому что собственные эмоции, закрытые в ящике, все таки ищут выход. И какой бы сильной и обиженной сейчас я не была, мне дико страшно за него.

Потому что если только на секунду представить, что Гордей почувствует себя немощным хоть в чем-то, то это уничтожит его. Медленно и крепко будет отравлять его сознание, а затем и тело, настолько, что я убеждена, он будет способен угаснуть совсем.

— Я отлучусь на минутку, — озвучиваю дочери и удаляюсь в сторону уборных.

А когда наконец закрываюсь в помещении, облокачиваюсь на столешницу и закрываю глаза. Слезы мгновенно идут на выход, и я с шумом втягиваю воздух, чтобы не дать себе разреветься навзрыд.

Смотрю в отражение и осознаю, что не хочу видеть эту женщину. Не могу и не желаю. Но мозг упрямо тычет мне, что она не уйдет. Не теперь и не просто так.

Стискиваю челюсти, тихо рыча от бессилия, взывая себя к тому, чтобы собраться. Поправляю волосы, ополаскиваю