Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

очередь как «действительные картинки жизни XVIII века, данные лучшим реалистом того времени». В том же предисловии читаем: «Перевести Ретиф де-ла-Бретонна был труд нелегкий, — рассказы эти написаны языком небрежным, с массой намеков, теперь непонятных. Местами рассказы для читателя наших дней несколько тяжелы, и так как это издание не преследует научных целей, — специалисты все равно будут обращаться к подлиннику, — то мы позволили кое-что выпустить в них. Пропуски эти невелики и, облегчая чтение, не нарушают общей цельности картины: XVIII век, как в зеркале, отразится в этой превосходной, полной вкуса книге». Хотя перевод К. Боссе читается действительно легко, два недостатка снижают его художественную ценность: с одной стороны — склонность переводчика к буквализму, с другой — вопиющие неточности. Эти свойства, казалось бы противоположные, здесь сопутствуют друг другу. Перевод пестрит оставленными в тексте французскими словами и ребусами, вроде следующего: «Исполняете акт взрослого человека».

В 1924 г. вышли «Ночи революции»[168], первый советский перевод произведения Ретифа. «Ночи революции» являются сокращенным переводом XV и XVI томов «Ночей Парижа», изданных отдельной книгой с обстоятельным предисловием и пояснениями в тексте Франца Функ-Брентано[169]. Название «Ночи революции» принадлежит ему[170]. В книге, подготовленной Ф. Функ-Брентано, охватывается исторический период с 23 апреля 1789 г. по 31 октября 1793 г. Книга содержит 42 «ночи». В русском переводе хронологически представлен тот же период (начало и конец полностью совпадают), но здесь — всего 38 глав, т. е. на четыре меньше. Опущены главы XXXII, XXXIV, XXXVII и XXXIX. Главы эти содержат описание событий частного характера, эпизоды из жизни автора. В самом тексте перевода есть незначительные пропуски. Ценность книги снижает то, что в русском переводе допущены пусть незначительные, но все же досадные отклонения от текста, который еще раньше был сокращен Ф. Функом-Брентано.

Переводчица А. Н. Чеботаревская местами несколько архаизирует текст, стремясь создать колорит русского языка конца XVIII в. В переводе хорошо переданы ретифовские эллиптические фразы, постоянное чередование времен, что сообщает тексту живость, разговорность, непосредственность. Наряду с динамикой речи, переводчица находит соответствия многочисленным безличным оборотам, передающим у Ретифа динамику народных масс, приведенных в движение революцией.

Важным событием было советское издание интересного утопического романа Ретифа «Южное открытие»[171] в 1936 г. В переводе дана лишь часть четырехтомного романа «La Découverte australe»[172]. Сохраняя наиболее существенные особенности ретифовского текста, переводчик, вместе с тем, жертвует подробностями, которые затруднили бы восприятие произведения современным читателем и потребовали бы громоздкого комментария.

Творчество Ретифа в его наиболее характерных проявлениях было недостаточно полно представлено на русском языке.

Наименее удачен был выбор для перевода незрелого сентиментального романа «Невинность в опасности», поскольку творческое развитие писателя шло как раз в направлении преодоления элементов сентиментализма и утверждения реалистического подхода в отражении жизни.

Хотя элементы сентиментализма еще сильны и в «Ножке Феншеттиной», но уже в этом романе дают о себе знать реалистические тенденции ретифовской прозы. С яркими примерами ретифовского просветительского реализма русский читатель знакомится по переводам «Жизни отца моего» и «Картинок из жизни XVIII века», особенно по первому из названных произведений, которое признано одним из шедевров писателя; с особенностями ретифовского очерка — по переводу «Ночей революции»; с созвучным нашей эпохе пафосом дальних странствий и необыкновенных открытий читатель встретился в переводе научно-фантастического и утопического романа «Южное открытие». Интерес к тем или иным сторонам творчества Ретифа — сентиментализму, бытовому реализму, реалистическому очерку, утопическому роману — отражает разные тенденции дореволюционной русской и советской культуры в соответствующие периоды ее истории.

Произведения Ретифа распространялись в России и в подлинниках. Экземпляры его произведений имелись, например, в частных библиотеках H. Н. Бирукова, П. К. Зик, графа М. П. Келлера и других. В 1914 г. в Петербурге на пятой выставке редких книг на русском и иностранных языках, организованной «Кружком любителей русских изящных изданий», был экспонирован представляющий собой библиографическую редкость экземпляр «Южного открытия», описание которого помещено в книге В. А. Верещагина[173].

В критической литературе ставился вопрос о возможном влиянии Ретифа на «Новейшее путешествие» В. Левшина, «Путешествие в землю Офирскую» князя М. М. Щербатова, «Белые ночи» Достоевского. Однако ни в одном из этих произведений мы не обнаружили конкретных следов такого воздействия. Единственным достоверным фактом литературного влияния Ретифа в России является написанная на сюжет его романа пьеса «Развращенный поселянин, или Пагуба от дружества с злодеем. Драма в 3-х действиях, взятая из французского романа „Развращенный поселянин“. Сочинение Ретиф ла Бретона. Переделанная Н. Б. М., 1834». Сам Ретиф написал на сюжет «Совращенного поселянина» пьесу «Эдмон, или Могилы»[174]. О русской переделке упоминает в своем этюде, на котором мы остановимся дальше, Алексей Веселовский: «Любопытно, что в тридцатых годах в Москве кто-то отважился переделать эту повесть в драму...»[175].

Сюжетная канва русской пьесы взята из двух последних частей романа: седьмой и восьмой. Это — части с налетом сентиментализма, содержащие описание небесной кары за грехи и преступления Эдмона. Сложная канва упрощена в пьесе и сведена к основной ситуации — возвращению кающегося грешника в лоно семьи. Соответственно изменена фабула: финал пьесы счастливый, удалены подробности падения Эдмона, кровосмешение. Из действующих лиц романа свои имена сохранили лишь два персонажа пьесы: Петр (Пьер) и Едмон (Эдмон). Образ г-жи Парангон сохранен, но в пьесе ее зовут г-жой Дилон. У Эдмона и г-жи Дилон не дочь Эдме-Колетт, а 13-летний сын Виктор. Образы жены Петра — Эмилии, их детей Юлии и Изидора и племянника Ипполита принадлежат творческой фантазии автора переделки.

Роман озаглавлен «Совращенный поселянин, или Опасности города», а пьеса — «Развращенный поселянин, или Пагуба от дружества с злодеем». Иначе говоря, в романе на первый план выступает социальная идея о пагубном влиянии городской цивилизации, а в пьесе — мотив «злого гения» Годэ. Однако тема Эдмона — Годэ не развернута: в пьесе нет ни «развращенного поселянина», ни «пагубы от дружества с злодеем» в действии. Оба момента даны в ретроспекции, в основном в исповеди г-жи Дилон, служащей экспозицией к действию пьесы. В диалоге г-жи Дилон с Эмилией содержится довольно близкая к ретифовской характеристика основных сторон взаимоотношения персонажей романа: Эдмона, г-жи Парангон, г-на Парангона и Годэ. Диалог свидетельствует о том, что автор переделки знаком со всем произведением, хотя сосредоточился на наиболее сентиментальных — седьмой и восьмой частях романа. Пьеса своим резонерством напоминает ранние произведения Ретифа, такие, как «Люсиль».

Интерес в пьесе представляет завуалированная в ней аллегория, использование внешне безобидных слов и положений для того,