Хроника моей жизни - Савва (Тихомиров)

милый друг, в свободное время посвятить недельки две на прогулку в Москву – знаю, Ваш пытливый, любознательный дух много найдет там для себя приятной пищи, – а взад и вперед перепутье мое – тут и верный случай может быть к первому и последнему свиданию в жизни. 16-го числа декабря возвратился я в дом. 18-го числа того же месяца подают мне присланное с нашим молодым священником, возвратившимся из Владимира, приятнейшее письмо Ваше – с нетерпением разламываю печать, хочу читать – и препятствие! Зовут в приход напутствовать Святыми Тайнами отчаянно болящего; делать нечего – медлить нельзя; сажусь в сани, развертываю письмо, и от самого села вплоть до деревни, несмотря на стужу, несколько раз перечитываю письмо Ваше – так что и сам мужик-извозчик несколько раз из сожаления говорил: “Батюшка, у те руки-то иззябли…” После этого мой первый долг был послать к Вам с первою почтою ответственное письмо; но обстоятельства, одно непреодолимее другого, с самого того времени доселе не давали мне быть праздным ни одной минуты. До Рождества Христова и день и ночь исключительно писал метрики (ибо мой год был). Во время святок по дням славил, а по ночам писал клировые ведомости – мучение! После Нового года из приходо-расходных книг извлекал свечные и денежные ведомости и составлял прочие церковные документы, после Крещения ездил в Консисторию – отправлять метрики.

Еще что сказать Вам? Семейство мое без приращения и убавления все то же; детей, происшедших на свет, еще не имею. Приближается святая Четыредесятница, время самое трудное для меня из всего года как для сил телесных, так для немощствующей собственными грехами окаянной души моей. Вы, имея стадо словесных овец, состоящее только из двух или трех человек, притом образованных – понимающих очень ясно христианские обязанности, воздыхаете и скорбите под тяжестью должности пастыря; что же должен делать я – недостойный пастырь словесного стада, состоящего из 2000 человек таких, которые по духовной стороне не могут отличить кривого от прямого? Станет ли сил моих – многих блуждающих по дебрям раскола, по пропастям суеверий, рассеянных по пустыням разных козлогласований, увлекающихся всяким ветром лжеучений – овец моих обратить и привести в единое стадо Христово – воодушевить пламенною любовию к своему Искупителю? Трепещу, окаянный, того дне, когда кровь расточенных и похищенных волками овец взыщется Господом Богом от рук моих! А о собственном растленном существе, несмотря на то что оно облечено благодатию священства, постоянно стремящемся к низким удовольствиям, чувственности, и говорить нечего, постоянно вижду ин закон во удех противовоюющ закону ума и пленяющ мя законом греховным сущим во удех моих. Единственная моя просьба – не забывайте мое недостоинство в молитвах во время принесения Бескровной Жертвы.

Частые письменные сношения, особенно для Вас, друг, знаю, не совсем возможны – как по постоянной почти должности учителя, так по прочим обязанностям. Вот мое предложение: если с кем-либо из нас не сделается важного переворота в состоянии, будем ограничиваться в год однократным друг к другу уведомлением. Теперь, я не сомневаюсь в Вашем прежнем ко мне расположении, желаю, чтобы сии дружественные связи сохранились до гроба.

Извините, и позабыл поздравить Вас с Новым годом – дай Бог Вам обновиться духовно и телесно; затем желаю, душеспасительно начав, окончить святую Четыредесятницу и с живейшею радостью сретить светоносный праздник Христова Воскресения».

Марта 1-го дня последовала некоторая перемена к лучшему в моей училищной службе. Вследствие приказания, данного преосвященным Парфением семинарскому начальству, иметь меня в виду при первой вакансии на высшую учительскую должность я переведен был из первого приходского класса в низшее отделение уездного училища на место учителя Беляева, перешедшего во Владимир на должность эконома семинарии. Мне поручено было преподавать греческий язык, катехизис, славянскую грамматику и арифметику. Больше стало трудов, но больше получал и вознаграждения за труды: вместо 300 рублей ассигнациями я стал получать уже 500 рублей. Я не мог, конечно, не радоваться и не благодарить Бога за такое лестное ко мне внимание со стороны начальства; но эта радость растворялась некоторым чувством скорби. Я видел, что мое повышение причинило огорчение моему родственнику, старшему меня по летам службы, учителю 2-го приходского класса отцу Василию Харизоменову; особенно негодовала на меня завистливая жена его Анна Парфеньевна.

К совмещению учительской должности со священническою встречались иногда некоторые затруднения; поэтому я должен был время от времени обращаться к помощи заштатного соборного священника, 80-летнего старца отца Парфения Тумского. За совершение одной литургии платил я ему по 15-ти копеек серебром, а с вечернею и утренею по 20-ти копеек. Он был очень рад и такой, по-видимому, ничтожной награде.

1845 год

22-го апреля Господь посетил меня тяжкою скорбию: я лишился своей супруги. После шестимесячной болезни вследствие простуды жена моя Анна Васильевна скончалась от чахотки на 25-м году от рождения (она родилась 27 декабря 1820 года), бывши в супружестве 3 года 3 месяца и 10 дней. Тело ее погребено 25-го числа на городском Воскресенском кладбище. При отпевании в соборе произнесено было молодым свояком моим, священником Крестовоздвиженской церкви Иаковом Андреевичем Силецким, слово, а двоюродным братом усопшей, священником Николо-набереженской церкви Владимиром Егоровичем Аменицким, – речь.

Печальное событие это глубоко потрясло мое сердце и имело на мою дальнейшую жизнь чрезвычайно важное влияние. Как ни тяжко было это испытание, но я перенес его, при помощи Божией, с христианским смирением и с полною покорностию пред неисповедимыми судьбами Божественного Промысла.

Горестное положение мое возбудило общее искреннее ко мне сочувствие не только в родных. Но и в посторонних лицах.

После первых дней душевной скорби я решился написать о своем горе всем родным; и вот в каких выражениях я излил пред ними свою скорбь:

«Конечно, на сей раз вы ожидали от меня радостнейшего приветствия с светлым праздником Воскресения Спасителя; но увы! печальная необходимость заставляет меня сообщить вам горестнейшую весть смерти… Вообразите мое несчастие!.. Единственный друг мой, милая и верная сопутница жизни – Анна Васильевна, – разлучилась со мною, оставила меня навсегда; продолжительная и тяжкая болезнь свела ее, наконец, во гроб… Судите сами, может ли быть что-либо горестнее, несноснее для юного супруга-священника, как лишиться милой и доброй супруги… Ах! глубоко, слишком глубоко чувствую важность настоящей потери, – потери, которая никогда и ничем на земле не может быть вознаградима.

Итак, все лучшие мои земные надежды покрыты гробовою доскою, все радости и утешения погребены с милым прахом в холодной могиле. Терпение, одно терпение осталось мне в удел. Впрочем, в сем горестнейшем