Новый год в русской истории. Маскарады, разорение елки, балы и святочные рассказы - Екатерина Мокрушева

Игрушка елочная ватная. «Гном». 1938–1941 годы.

ГАУК НСО «НГКМ»

Массовое производство елочных игрушек набирало обороты. К 1941 году фабрики отправляли в магазины десятки ящиков, наполненных стеклянными шариками, шишками и фруктами. Одна только московская фабрика «Спортигрушка» в год выпускала украшения на миллион рублей.

Коробка елочных игрушек.

Katia Seniutina / Shutterstock

Веселый Новый год

Фраза Иосифа Виссарионовича Сталина «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее» стала лейтмотивом возобновленного Нового года. На смену суровому празднику 1920-х годов пришел румяный радостный Новый год, когда взрослые и дети просто веселятся. Никаких размышлений о голодающих зимой птичках и тем более никаких умирающих на празднике детей. Для птичек умелые школьники делают кормушки, для детей существуют медицина и здоровый, спортивный образ жизни.

Взрослые не предаются пьяному разгулу в ночных кабаках: для них тоже есть коньки, лыжи и культурные мероприятия. Новый советский праздник похож на дореволюционный не больше, чем скромная воспитанница института благородных девиц на бойкую пионерку.

Конечно, рестораны продолжали работать, но пьянство в Советском Союзе строго порицалось, и дебоширить публично означало сильно навредить своей репутации. Плюс Новый год стал в первую очередь детским праздником. Газета «Правда» 1 января 1936 года сообщала: «Казалось, вся Москва превратилась в огромный детский сад. Елки – в квартирах, елки – в домовых клубах, елки – в школах»[259].

Праздник прижился моментально, и не потому, что его «спустили сверху»: традиции делают жизнь чуть-чуть более предсказуемой, дают хотя бы ощущение стабильности, а эмоциональные всплески праздников позволяют вынырнуть из рутины.

Уже упомянутые взрослые маскарады не насаждали принудительно – это шанс на несколько часов примерить на себя роль, невозможную в обычной жизни. Научный сотрудник превращался в Буратино, рабочий – в Деда Мороза, учительница – в Бабу-ягу.

Предновогодние дни и сам Новый год получили статус особого, волшебного, даже сказочного времени, когда происходят чудеса. Только чудеса теперь стали по большей части веселыми, а если они были поучительными, то скорее забавными, чем печальными. Двоечники во сне встречались со своими ошибками и обещали исправиться в наступающем году, а проказники понимали, что хулиганить больше не стоит. И все это с улыбкой или максимум – с сарказмом.

В новогодних текстах нет безумцев, мечтающих о елке, зато есть счастливые семьи. Возрожденный Новый год становится семейным праздником, когда детям даже разрешают нарушить режим и не ложиться спать как обычно.

«В жизни нет лучшего воспитания, чем игра и праздник…»[260]

После революции дети начали активно участвовать в публичных праздниках. Они проходили маршем перед трибунами, декламировали стихи на сцене, выстраивали пирамиды и пели. До 1917 года школьники и воспитанники других учебных заведений тоже готовились к разным мероприятиям или выступали перед гостями на домашних праздниках, но это были внутренние, закрытые мероприятия.

Праздники должны были помогать воспитывать детей достойными гражданами Советского Союза, в 1921 году в Москве даже создали Научно-педагогический институт по изучению детской игры и праздников. Сотрудники института изучали психологию детской игры, разрабатывали методики проведения праздников.

Новогодний вечер в одном из московских клубов. 1938 год.

Анатолий Гаранин / РИА Новости

После публикации призыва П. П. Постышева по всей стране срочно начали организовывать елки. В газете «На смену», которая выходила в Перми и Свердловске, 31 декабря 1935 года напечатали постановление ЦК ВЛКСМ о вечерах для учащихся: «Вечера, посвященные встрече Нового года, должны пройти весело и организованно из самодеятельности самих учащихся: пение, декламация, музыка, физкультурные выступления и игры, самодеятельные спектакли и инсценировки, не допуская на этих вечерах всякого рода докладов о деятельности школы, об общих задачах наступающего года и т. п.»[261]

Позже местные издания отчитывались о прошедших школьных елках. Для ребят устроили маскарады, танцы, сами дети разыгрывали сценки, а после праздника им вручали подарки.

В Свердловском ТЮЗе установили большую елку, украшенную куклами – персонажами постановок. Театр юного зрителя организовал целое представление в здании Делового клуба. «Прожектора заливали ярким светом просторный зал, красавица-елка горела всеми цветами радуги, искрилась серебряными нитями, маленькими разноцветными лампочками»[262].

На сцене коллектив балетной школы имени Луначарского исполнил пастораль из «Пиковой дамы», артисты театра играли с маленькими гостями.

В тот же день коллектив ТЮЗа провел литературный бал-маскарад для школьников в клубе «Профинтерн». Праздник открывало костюмированное шествие, в котором участвовало более 500 человек. Там можно было увидеть Гуттенберга, Ивана Грозного, шахматные фигуры, древних римлян, Евгения Онегина, Мефистофеля, зверей и птиц. Затем творческий актив театра и сами школьники показали отрывки из пьес «Алтайский Робинзон», «Зеленая птичка», «Джордано Бруно» и «Заяц-пионер».

Сохранились свидетельства и о проведении камерных елок, например в ЖАКТах (жилищно-арендных кооперативных товариществах). Газета «Уральский рабочий» сообщала о таком празднике: «Дети устроили самодеятельный концерт: декламировали, танцевали венгерский танец и пляску снежинок»[263].

В Куйбышеве (Самара) в 1936 году в дни школьных каникул тоже проводили елки в школах, клубах и на катке. В предновогоднем выпуске газеты «Волжская коммуна» сообщалось, что в одном из лучших залов города устроят праздник с подарками для двух тысяч школьников-отличников.

Если перелистать газеты 1935–1940 годов, можно найти множество заметок, посвященных елкам в разных уголках страны. При этом были не только восторженные статьи, но и критика: не хватило коньков, в буфете слишком высокие цены, длинные очереди на аттракционы, не играла музыка.

К зиме 1941 года Новый год приобрел статус главного праздника страны. Разумеется, было и 7 ноября – «красный день календаря»[264] с демонстрациями и митингами. Но его так не ждали, не хранили в коробках его атрибутику, бережно вынимая ее только раз в год. Постепенно устанавливались новогодние традиции и складывался новый фольклор. Но тут началась Великая Отечественная война.

Генерал Мороз

Первый военный Новый год выпал на время боев за Москву. Напряжение росло, надо было как-то поддержать мирное население. Тогда-то и вспомнили генерала Мороза, помогающего в борьбе с неприятелем.

Образ генерала Мороза, или генерала Зимы, прогоняющего вражескую армию, возник еще во время Отечественной войны 1812 года и стал популярен не только в России, но и в Европе.

В Первую мировую войну Мороз тоже помогал России.

Зимой 1941-го от генерала снова ждали помощи: «Никогда мы не ждали зимы с таким нетерпением. Это наш союзник, и чем скорей прибудет сюда, на фронт, генерал Мороз со своими дивизиями метелей, буранов и 30-градусного холода, тем теплее будет на нашем сердце»[265].

Разумеется, речь не о буквальной помощи, и мы не будем анализировать здесь, действительно ли погода помогла или помешала. Нам интересен сам образ Мороза: «С востока идет на подмогу старый русский маршал – дед-мороз»[266].

Рождественский дед канул в прошлое, на его место пришел Дед Мороз – добрый, но строгий друг детей, готовый в тяжелые времена прийти на помощь взрослым. Во время войны образ вооруженного Деда Мороза был очень популярен.

Дед Мороз становился героем совсем не детских текстов. Добрый дедушка оказывался способным на решительные жесткие действия, как в стихотворении Мусы Джалиля «В новогоднюю ночь»:

Но сейчас, в буран и темень,

Ветер лютый оседлав,

Учини расправу с теми,

Кто лишить хотел нас прав.

Там, в окопах, у фашистов

Нос и уши вырезай,

Жги морозом, будь неистов

За измученный наш край![267]

«Тот из немцев, кто умудрялся выскочить из этого ада выстрелов на улицу, все равно далеко не уходил, – одного валила пуля, другого пристукивал Дед Мороз, променявший сказочную и елочную профессию на вымораживание немцев»[268].

В зарисовке, опубликованной во втором номере газеты «Известия» 1942 года, Дед Мороз в кепи почтальона приносит немецкой семье похоронку: в бою убит солдат по имени Вилли, которого ждали жена и дочь.

«Повесьте казенную бумагу на елку – под тусклой звездой вашего фюрера. ‹…› У почтальона много