Мой случайный муж - Анастасия Градцева

Наоборот!

Теперь Глеб стоит так близко, что почти прижимается ко мне сзади. Я чувствую голой спиной тепло, исходящее от крепкого большого тела, чувствую его терпкий, подчеркнуто мужской запах, и это делает ситуацию еще более неловкой.

Под слоем сметаны моему лицу становится еще жарче, но, к счастью, Глеб этого не видит.

— Ты… — начинаю я странно осипшим голосом, а потом откашливаюсь и продолжаю: — Ты долго еще так стоять будешь? Любуешься там что ли?

Вопрос задумывался как сарказм.

Потому что любой дурак поймет, что любоваться тут нечем: моя обгоревшая кожа, мои толстые бока, всклокоченные волосы и сметана еще эта, черт бы ее побрал…

Абсолютный анти-секс. Упадет у кого угодно.

— Любуюсь, — хрипло соглашается Глеб, и почему-то это звучит удивительно серьезно, без малейшего намека на иронию. — Сама же знаешь, принцесса, что у тебя есть на что посмотреть. Особенно когда ты рот свой ядовитый закрываешь.

— Ах ты… — вскидываюсь я, но тут моей пылающей спины касается что-то приятно прохладное, и я мычу от удовольствия, забыв все свои претензии.

Глеб втирает сметану в мою кожу удивительно нежно. Гораздо нежнее, чем я бы это делала сама. Никогда бы не подумала, что его огромные грубые ладони умеют быть такими ласковыми.

Тот кусочек спины ниже лопаток, до которого я не доставала, он намазывает довольно быстро, но на этом не останавливается. Пальцы оглаживают болезненно ноющие плечи, осторожно трогают шею, кружат вокруг линии позвонков и опускаются ниже. Туда, где уже нет солнечного ожога.

И от этих прикосновений у меня сладко екает внутри и непривычно тяжелеет внизу живота.

— Там не сгорело… — шепчу я, почему-то зажмурившись.

— Это профилактика, — хрипит Глеб и продолжает меня гладить.

Я не останавливаю его.

Да, должна, но не могу. Слишком хорошо.

Вдруг моей обгоревшей шеи неожиданно касается горячий влажный язык. Это одновременно и приятно до дрожи, и шарашит по нервным окончаниям импульсом боли. Соски, которые я продолжаю закрывать ладонями, твердеют и теперь чувствительно трутся об мою кожу.

Я издаю полувсхлип-полустон, и Глеб замирает.

— Больно? Прости, принцесса, — интимно шепчет он. Его горячее дыхание возбуждающе щекочет мне ухо, и кожа покрывается мурашками. — Не удержался.

— Так сметаны захотел? — неловко шучу я.

— Оголодал, ага, — фыркает он, тяжело вздыхает и отходит от меня.

Но я все еще не могу найти сил, чтобы к нему повернуться. Кажется, если Глеб посмотрит мне в глаза, сразу поймет, в каком я состоянии. Поймет, что я поплыла просто от того, что он гладил мне спину.

— Ты ложись, наверное. Отдыхай, — неуклюже говорит он.

— Куда я лягу, я же вся в этой мерзкой сметане, — бормочу я. — Придется стоять или сидеть, пока не впитается, видимо.

— Я много намазал, — признается Глеб с виноватым смешком. — Оно не скоро впитается. Может, полотенцем вытереть?

— С ума сошел? Еще хуже будет.

— Ложись так, значит. Постельное потом постираем.

— В ручье?

— В подвале стиральная машина есть.

— А, ну… хорошо.

— Обезбол выпей.

— Выпью. Потом.

Он не отвечает, я тоже ничего больше не говорю, и в комнате повисает тягучее молчание.

Я искоса смотрю на Глеба, он в это время тоже поворачивает голову, и наши взгляды сталкиваются.

Какие у него темные глаза. Как два омута. И жесткий изгиб губ, окаймленных бородой. Я помню эти губы на своих. Горячие, требовательные, умелые…

Глеб продолжает молча на меня смотреть, в воздухе искрит как будто перед грозой, и я больше не могу выдерживать это напряжение.

Торопливо выпаливаю:

— Спасибо! Ты можешь уже идти! Я дальше сама!

— Вот тут вода в стакане, — непреклонно говорит он. — И таблетка. Выпей, и тогда я уйду.

— Во врача решил поиграть?

— А ты бы хотела? — ухмыляется Глеб так откровенно и пошло, что у меня все внутренности сводит сладкой судорогой.

Черт…

Что тут вообще происходит?

Я вдруг понимаю: чтобы взять стакан с водой, мне нужна будет как минимум одна рука. А ведь есть еще и таблетка.

А обе моих руки сейчас закрывают грудь.

И да, можно наорать и выгнать Глеба из комнаты.

Или попросить его подать рубашку, чтобы прикрыться.

Но я почему-то выбираю самый глупый вариант: убираю ладони, позволяя тяжелым полушариям мягко выскользнуть из рук, а соскам еще больше заостриться от прохладного воздуха. А потом медленно тянусь за стаканом, ощущая на себе жадный взгляд Глеба.

Горячий, голодный, любующийся.

Те, с кем я спала, обычно говорили, что у меня красивая грудь. За исключением одного сына дипломата, который сказал, что у меня отвратительно большие дойки (это цитата) и не хочу ли я сходить на операцию, чтобы их уменьшить.

Я его сразу же бросила, хоть он и был очень перспективным и учился вместе со мной на той же программе МБА, но осадок остался.

С тех пор даже если я получала комплименты своей груди, всегда думала о том, правда ли это. Вдруг это говорится из вежливости, а на самом деле человек пытается скрыть отвращение.

Но в случае с Глебом у меня нет никаких сомнений. У него так тяжелеет дыхание и он так жадно прилипает ко мне взглядом, что у меня мурашки идут по всему телу. И в груди сладко тянет от того, что я нравлюсь.

Даже в таком виде — нравлюсь.

Я медленно кладу в рот таблетку, запиваю ее водой, ставлю стакан на столик, а потом бесстыже улыбаюсь Глебу и снова накрываю грудь ладонями.

— Посмотрел? Все, теперь уходи.

— Доиграешься, принцесса, — низко и хрипло говорит Глеб.

— Это угроза? — Я смотрю ему в глаза, в которых клубится буря.

— Это обещание.

Глава 13

Я просыпаюсь медленно, с трудом. Словно выплываю из-под тяжелой толщи воды,