Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

над отрогами Восточно-Саянского хребта, подрагивал под ударами ветра. Прислонясь плечом к бортовому окошку, я поглядывал на белесые волокна облаков… Но потом веки мои отяжелели, мысли спутались. И незаметно я задремал.

И во сне возникла передо мной картина странного, безлюдного, распадающегося мира. И я увидел какие-то мертвые города, рушащиеся башни, груды камней, озаренные бушующим пламенем. И в клубах дыма и пепла – пляшущие, огненные фигурки саламандр.

Не знаю, сколько времени я так дремал. Самолет внезапно накренился, его сильно тряхнуло, и я очнулся, исполненный беспокойства и щемящей тоски.

Еще не вполне придя в себя, я вздохнул, поворотился к окошку и обомлел: снаружи все было охвачено огнем!

Прижавшись лицом к запотевшему стеклу, я в ужасе глянул вниз и увидел багряные, как бы пылающие горные склоны, погруженные в красный туман… или дым?.. Этот дым застилал широкую равнину, открывающуюся на северо-западе. Он пенился и клубился, и клубы его отливали то розовым, то темно-вишневым цветом. Казалось, там текут по земле потоки кипящей лавы.

И в этот момент кто-то рядом со мной воскликнул:

– Смотрите, смотрите! Какой роскошный закат!

И тут я проснулся окончательно.

И услышал еще один – металлический голос, отчетливо прозвучавший из динамика: «Внимание! Идем на посадку. Просьба пристегнуть ремни».

За время пребывания в экспедиции я успел написать и отправить в газету два больших очерка. И был уверен, что они давно уже напечатаны… Но, как выяснилось, начальство мое не спешило.

– Понимаешь, старик, текучка заела, – сказал мне ответственный секретарь редакции. – Все время шли официальные сообщения, тассовская информация, то да се… Но ты не беспокойся, пристроим, найдем место! У тебя запланировано сколько материалов?

– Четыре.

– Ну вот и дописывай последние. А через недельку потолкуем.

Неделю спустя я вошел, посвистывая, к ответственному секретарю и небрежным жестом положил перед ним объемистую рукопись.

– Так, – пробормотал он, – чудненько. – Сунул рукопись в ящик стола. И добавил, быстро глянув на меня исподлобья: – Да, кстати, зайди-ка к главному, он тебя спрашивал…

Секретарь произнес это скороговорочкой, словно бы между прочим. Но взгляд его, острый, внимательный и какой-то прячущийся, показался мне странен.

– Привет, – сказал главный, – я тебя с утра разыскиваю.

– Так я все утро дома провел – заканчивал отчет об экспедиции. А в чем, собственно, дело?

– Дело вот в чем, дружок…

Он поднялся, подошел к двери и запер ее на ключ. Затем, возвратясь, уселся за стол и усталым жестом снял очки.

– Вот в чем… Скажи-ка, какие у тебя отношения с Сергеем Новиковым?

– С Сергеем? – растерялся я.

– Да. Какие у тебя с ним отношения?

– Н-не знаю, – проговорил я, настораживаясь. – По-моему, никакие… Просто знакомы. Не более того.

– Значит, столкновений у вас не было?

– Да говорю же!..

– Странно, – протянул редактор, – очень странно. С какой же стати он тогда написал донос?

– Какой донос?

Редактор медленно протер очки, надел их. И затем, взяв со стола лист бумаги:

– Большой донос, – проговорил он, нахмурясь, – серьезный… Причем написанный в нескольких экземплярах. У меня в руках, видишь, копия…

– Но что же там?

– Там много всего. Во-первых, Новиков обвиняет тебя в моральном разложении. Во-вторых, в нелегальном переезде через границу.

– Чепуха какая! – возмутился я. – Все было вполне легально! Что он там врет? Я ведь поехал не один, а с ребятами. И они же сами меня и пригласили!

– Но все же официального разрешения ты не имел, ведь так? А Монголия, как-никак, чужая страна, заграница.

– Да какая это заграница! – отмахнулся я, невольно повторяя слова Антона.

– Ладно, ты погоди. Есть еще третий пункт. Оказывается, ты в дороге вел религиозную «поповскую» пропаганду, что-то там болтал насчет Библии… Это было?

– Ну, допустим. Но это же было не всерьез! Я именно болтал, трепался…

– А зачем же ты все-таки трепался? – строго спросил он, глядя на меня поверх очков. – На такую тему? Да еще при нем, при Сергее… Неужели никто не предупредил тебя, что он – человек опасный?

И тотчас же с потрясающей точностью я вспомнил давнюю, ночную сцену в кузове экспедиционного грузовичка, ту самую, когда я после первого свидания с Катей вернулся к ребятам и получил жестокую отповедь… Осип Гринберг произнес тогда такую же точно фразу: «Сергей – человек опасный». Почему же я не прислушался к этим словам, не вник в их смысл, не внял предупреждению? Конечно, Сергей мстит мне за жену!

И только я об этом подумал, редактор тихо спросил, перегибаясь через стол:

– А с женой его, Катей, ты знаком?

– Немного…

– Путался с ней?

– Ну, чего уж вы так, – забормотал я, ерзая на стуле. – При чем здесь это?

– Ты не увиливай, говори начистоту! – сказал он. – Ведь если ты с ней путался, это объясняет все. Катерина, пойми, ненормальная. Какая-то нимфоманка, что ли… И в экспедиции все это знают. И побаиваются ее.

– Верно, – кивнул я задумчиво. – Я тоже заметил.

– Но боятся-то главным образом почему? Она беспрерывно затевает всякие истории, а потом сама же рассказывает обо всем Сергею.

– Ого! Странная семейка!

– Более чем странная. И ей он все прощает. А вот мужиков не щадит…

– Так, значит, этот донос не первый?

– О нет. Далеко нет! Сергей – человек очень опытный. У него точный прицел. Смотри, как он тебя бьет, какие обвинения навешивает! Но конечно, самый тяжелый здесь третий пункт! Дух поповщины в рядах журналистов! Религиозный дурман, распространяемый одним из работников партийной прессы! Представляешь, как все это звучит?

Редактор снова снял очки. Потер покрасневшие веки. И с минуту мы молча смотрели друг на друга. Он был голубоглаз и светловолос, этот мой начальник. Но светлый цвет его волос скрашивал обильную седину, а голубые глаза давно уже выцвели. Я знал кое-что о его биографии, знал, что жестокая наша эпоха не пощадила и его и сюда, в азиатскую эту глушь, он попал тоже не случайно… Но все же, в отличие, скажем, от меня, он оставался главным редактором и отвечал за многое. И я видел, какой он был напряженный и измученный.

И еще я видел, чувствовал, что он хочет мне что-то сказать, но как бы не решается. И тогда я сам ему помог:

– Стало быть, мне, очевидно, придется уйти?

– Да. Очевидно, придется. – Редактор крякнул, развел руками. – Ничего не поделаешь… – И затем, помедлив: – Какой ты все-таки невезучий! Поразительно! У меня здесь публика специфическая… Но ты, право же, перекрыл все рекорды. Разумеется, тебе надо уезжать. И вообще, с Южной Сибирью ты пока простись, перебирайся-ка лучше на Север!

* * *

А еще через час