Человек в шинели - Фёдор Андреевич Третьяков

где и вчера. Немцы кое- что еще подтянут к горловине, а мы в это время ударим, но не по клиньям, как раньше, а будем вгрызаться в оборону в других местах — подальше от горловины. Прорыв надо осуществить сразу в двух местах: там, где немцы не ожидают этого. Тем самым мы развяжем руки Хромозину: он пойдет вперед, не будет думать о своих флангах. Удар поддержат танковый полк и дивизион гвардейских минометов. Обещали помочь и авиацией. Приказываю, в три пятнадцать…　

Командир дивизии поставил задачу частям. Затем послал офицера оперативного отделения к Хромозину — ввести его в курс предстоящего боя…

Через полчаса передний край ожил. В ночной тишине, стараясь не производить шума, меняли позиции стрелковые роты, солдаты перетаскивали орудия, подтягивались минометчики. Неподалеку, в кустистой балке, на малых оборотах танкисты прогревали моторы. Дивизия готовилась к броску.　

— Ну а свой КП, Дмитрий Васильевич, я переношу сюда, — сказал Черноус майору Чубу. — Так лучше будет. Как думаешь?　

Командир полка молчал. Ему не хотелось уходить из немецкой обжитой землянки.　

— Конечно, тут ближе к противнику, — сказал он. — Правда, опаснее, но зато все видно. Лучше управлять войсками…　

— Я тоже так думаю! — засмеялся Черноус. — Ну а ты помни: неудача родит мудрость. Забыл, кто это сказал из военных. В общем-то, правильно, умно сказано, мудрость не приходит сама, для этого должны быть условия, причины. Нам это положено знать…　

— И положено и необходимо, — ответил майор Чуб.　

В три часа пятнадцать минут, когда лес и поля еще спали, взвились три красные ракеты. Вслед за ними где-то ударило тяжелое орудие, потом заговорили батареи. В тылу заурчали моторы танков. Громко, раскатисто застучали станковые пулеметы, а через несколько минут в воздухе еле слышно пронеслись наши самолеты. Протяжно «проревели» «катюши», их длинные огневые кометы понеслись в сторону врага.　

«Началось», — подумал Черноус и вышел из землянки.　

Передний край светился яркими вспышками, грохотал разрывами снарядов.　

Бой разгорался. Цепляясь за хорошо подготовленный рубеж обороны, противник оказывал ожесточенное сопротивление. На участке батальона капитана Серебрякова гитлеровцы даже пытались перейти в контратаку. Но брошенная сюда рота автоматчиков решила исход: немцы были выбиты из траншей.　

Видимо, противник все-таки не ожидал ночной атаки, упорство его заметно слабело, а порыв наступавших все возрастал. И когда чуть забрезжил рассвет, в землянке Черноуса надсадно затрещал телефон. Звонок был долгий, громкий. Генерал взял трубку и услышал голос Хромозина.　

— Холмы оседлал. Левенцов ворвался в Дзинтари! — докладывал командир полка о своем передовом батальоне. — Но немец огрызается. Для развития успеха нужна помощь.　

Генерал доволен, лицо его посветлело, он точно помолодел: Дзинтари взяты. Правда, просьба о помощи ему не понравилась. Не было у него резервов.　

— Слушай, Максим Ильич, — говорил Черноус, — ты военную историю изучал?　

— Приходилось, — ответил Хромозин.　

— Так вот, напоминаю один интересный случай. При взятии Измаила, командуя колонной войск, Кутузов попросил у Суворова помощи. Знаешь, что получил в ответ?

Трубка молчала.　

— Не знаешь? Суворов сказал: «Назначаю тебя комендантом Измаила». Уразумел? Комендантом еще не взятого города.　

В трубке зашумело, потом раздалось покашливание.　

— Вот и я говорю: бери эти самые Мазнелеки! Главное было взять Дзинтари. Они — основа опорного пункта. Мазнелеки на фланге легче достанутся… Теперь ты за фланги не беспокойся, там Чуб и Владимирский. А резерв у меня был, да весь вышел. Весь. Огоньком помогу, артиллерию и танки подброшу, а людей едва ли. В общем, действуй…　

Черноус снова углубился в изучение оперативной карты и не заметил, как в землянку кто-то вошел.　

— Офицер оперативного отдела 6-й гвардейской армии майор Пономарев! Прибыл по заданию командующего, — доложил вошедший.　

— Отлично! — Черноус поздоровался с офицером и сказал: — Можете доложить генералу Чистякову: сорок седьмая дивизия Дзинтари взяла, путь корпусу открыт.　

Черноус улыбался; под внимательными, много видевшими глазами разбежались лучики морщинок. «Вовремя, очень кстати прибыл майор», — думал он, глядя на невысокого молодого офицера. Командиру дивизии было приятно сообщить о взятии Дзинтари: он знал, в штабе армии давно ждали этого.　

— Вызывай еще раз Хромозина, — приказал комдив телефонисту, а сам стал по карте пояснять прибывшему майору положение частей.　

— Командир полка! — доложил вскоре телефонист.　

Черноус взял трубку.　

— Как у тебя дела? — спросил он Хромозина. — Продвигаешься успешно? Хорошо, очень хорошо. Слушай, Максим Ильич, я подпираю тебя. КП переношу в Дзинтари! А ты перебирайся поближе к Мазнелеки.

Хромозин что-то начал говорить, но Черноус перебил его:　

— Не стращай меня опасностью. Она на войне везде и всегда. В общем, я перехожу в Дзинтари.　

Командир дивизии потер ладонями виски, аккуратно свернул карту и убрал ее в планшет. В небольшое оконце землянки заглядывал бледный рассвет. Очень хотелось спать, но сейчас Чериоусу было не до сна.　

Впереди гремел бой.

ИМЕНЕМ ОТВАЖНОГО РАЗВЕДЧИКА

Всю ночь шел дождь. Сильный, грозовой, какие бывают весной в Прибалтике: с раскатами грома и молниями. Залило окопы и блиндажи, в низинах ни пройти ни проехать. На переднем крае установилась тишина. Молчали наши, молчал и противник.　

Утром стрелковый полк остановился в лесу перед заболоченной низиной. Здесь его и застал дождь. Теперь о наступлении не могло быть и речи: боеприпасы на исходе, а тылы отстали, жди, пока подвезут по раскисшей земле.　

Командир полка Егор Ковнеров стоял на опушке леса и хмуро смотрел вперед. На участке полка сложилось тяжелое положение. Сырость, казалось, насквозь пропитала землю.　

Подошел почтальон, невысокий, худощавый солдат.　

— Товарищ полковник, вам письмо…　

— Письмо? — оторвавшись от дум, сказал Ковнеров. Командир полка вскрыл небольшой зеленый конверт.　

«…И порешили мы свой населенный пункт переименовать в Судьинку — в честь павшего за нашу землю отважного разведчика Виктора Судьина, — писали жители литовского селения Попришкувяй. — Мы будем содержать в образцовом порядке могилы воинов армии-освободительницы…»　

Полковник оторвал взгляд от письма. Вспомнилась прошлогодняя осень: в лесу было холодно и так же сыро, как сейчас; правда, то была осенняя, промозглая сырость. Настроение незавидное, не слышались шутки, никто не смеялся. Накрывшись плащ-палатками, солдаты, не переставая, чадили махоркой. На широкой, обезображенной разрывами снарядов луговине закрепились роты полка.　

Гитлеровцы находились в более выгодном положении; они отсиживались на высотах, господствовавших над местностью. Густая роща скрывала их огневые позиции. Трудно было определить, откуда ведется огонь, где установлены минометы, орудия, пулеметы.　

«Герои не умирают! Они будут вечно жить в народе. Мы не забудем павших в честном бою…» — читал дальше полковник письмо литовских крестьян.　

А мысли одна за другой ворошили прошлое. Вспомнилось Ковнерову, как он