Человек в шинели - Фёдор Андреевич Третьяков

кустарнике и… совсем близко увидел врага. Немец сидел метрах в семи возле молодой кудрявой сосенки и, поднимая над головой автомат, что-то лопотал по-своему. Вид у него был неважный — какой-то обшарпанный, помятый. Щека и плечо залиты кровью. Неестественно блестели большие глаза.　

Из-за сосны Долгухин замахал вражескому солдату рукой, делая ему какие-то знаки.　

— Бросай! Бросай, говорю!..　

Видимо поняв, чего от него хотят, гитлеровец швырнул в траву автомат и, подняв одну руку, замер в жалкой позе; левая рука у него беспомощно висела вдоль тела. Сейчас он походил на истукана, а взгляд был тревожный, просящий…　

В несколько прыжков Матвей очутился возле немца, быстро поднял с земли его автомат. Затем обошел вокруг солдата и остановился перед ним. Тот, показывая куда-то в сторону, отрицательно мотал головой. Наконец сказал:　

— Мой — найн, найн…　

— Чего мелешь? Не смыслю я по-вашему, — проговорил Долгухин.　

— Гитлер капут… Мой — найн… найн, — заладил свое немец, показывая в сторону.　

— Слыхали этот «капут» не раз… Вот в сорок первом бы «закапутили», тогда другое дело, — прервал его Долгухин. — Пристрелить бы тебя надо. Наверняка и ты в нас стрелял, да ведь поранен. Лежачих не бьют.

Долгухин достал из кармана индивидуальный пакет и стал делать перевязку пленному.　

Между сосен показались наши санитары: молоденький, розовощекий младший сержант и два солдата. Они обходили недавнее поле боя, проверяя, нет ли раненых.　

Приказав младшему сержанту отконвоировать пленного в штаб, расположенный неподалеку от нашего артполка, я направился дальше к переднему краю.　

— Товарищ майор, — взволнованно заговорил Долгухин, догоняя меня. — Вы уж извините… Не могу я вернуться в медсанбат…　

Он как-то изменился за эти несколько минут: стал порывист, резок. Лицо — суровое, глаза блестят, брови ершатся. Я не знал, что ответить.　

— А ежели обнаружится, — продолжал он, — что иду с чужим автоматом, вы уж подтвердите, пожалуйста. Свой-то я в медсанбате сдал. Пойду на передовую! — уверенно заявил Долгухин. — И одной рукой можно бить врага…　

Он поднял правую руку с заряженным автоматом, покачал ею над головой и как-то торжественно проговорил:　

— Мы еще дадим прикурить фашисту! Обязательно дадим…　

Солдат был чересчур возбужден. И в то же время даже в одноруком чувствовалась огромная воля, непоколебимая уверенность.　

— Понимаете, не могу я… Этот Востриков словно в упор смотрит на меня. Будто хочет сказать: «Я лежу, а ты по тылам бродишь?» А тот раненый немец. Может, он и убил Вострикова-то, а я перевязку делал ему…　

Он остановился и, посмотрев назад, продолжал:　

— Не могу я иначе, товарищ майор! Вы уж не ругайте меня. А что с автоматом неувязка получилась, так ведь все равно, мой-то в нашей дивизии остался. И номер его помню… Заметный он — 370027, тульский, 1942 года…　

Я знал, солдата не остановишь. Долгухин положительно мне нравился той внутренней, доброй силой, которая жила в нем. Им нельзя было не гордиться…　

— Не беспокойся, Матвей Кириллович! Ты автомат свой донес до медсанбата. Сделал по-солдатски. Тебя упрекнуть не в чем. И с немцем поступил правильно. И то, что в бой рвешься, — тоже хорошо. Молодец!　

— Спасибо! Спасибо… — взволнованно проговорил пехотинец, сияя от радости.　

Он снова на глазах преобразился: сразу стал собранным, подтянутым. Твердо ставя на землю ноги, русский солдат Матвей Долгухин уверенным шагом приближался к переднему краю.

НОВОГОДНИЙ ПОДАРОК

В трубке захрипело, и старшина роты Лукьянов едва расслышал знакомый голос телефониста батальона:　

— Лукьянов! Лукьянов… Маслов говорит. Слушай, «третий» приглашает тебя на новогодний вечер… Понимаешь, на тост?..　

Какой тост? — крикнул озадаченный старшина.　

— Майор приглашает храбрецов нашего хозяйства, — раздался голос в трубке. — Понимаешь, награды будут давать! Значит, и новогодняя чарка предвидится. Так что в двадцать три тридцать, без опоздания… А от меня привет тебе, Петр Михайлович. С наступающим Новым годом вас!　

Старшина побрился, подшил чистый подворотничок. Вечером надраил сапоги до блеска…　

Едва Лукьянов переступил порог землянки, как в носу защекотало: запахло чем-то вкусным. «Ужин, тост, песня… — пронеслось в голове. — Хорошо, а то совсем огрубели…»　

Лукьянов огляделся. Два светильника из сплюснутых сверху артиллерийских гильз тускло освещали бревенчатые стены. Потом посмотрел на дощатый, наскоро сколоченный стол, на веселые лица фронтовых товарищей, стоявших по углам. Как-то необычно, по-праздничному забилось сердце, вспомнился дом, родные, и неказистая землянка показалась светлее, уютнее.

В гости к майору Сергею Сорокину пришли лучшие воины батальона. Всех их старшина Лукьянов знал. Поздоровался со снайпером Василием Зониным и подумал: «Такому можно позавидовать. На боевом счету у него 43 уничтоженных фашиста».　

К старшине подошел высокий худощавый ефрейтор, снайпер Ястребов.　

— Здравствуй, Петр Михайлович, — сказал он.　

Подавая руку, Лукьянов почувствовал крепкое, долгое пожатие. «У такого винтовка не дрогнет в руках. Недаром мастером точной наводки зовется».　

Щупленького невысокого солдата разведчика Акима Понкратова старшина знал лучше других и поэтому вместо «здравствуй» просто по-дружески хлопнул его по плечу. А вот в землянку, отряхиваясь от снега, вошла Маша Казанцева. Веселая краснощекая девушка. Это она под огнем врага выносит с поля боя десятки раненых: три награды имеет…　

Стрелка часов приближалась к двенадцати. Майор Сорокин посмотрел на часы и, поглаживая начавшие заметно серебриться виски, задумался. Складки морщин собрались на его широком покатом лбу. Командир батальона знал: пришли к нему далеко не все, кого хотелось видеть сегодня. Один вел наблюдение за передним краем, другой готовился к ночному поиску на рассвете, третий находился в медсанбате.　

Скрипнула дверь. В землянку вошел среднего роста худощавый офицер лет тридцати пяти. На плечах нового полушубка погон не было, но его узнали сразу. Взгляд серых глаз сосредоточенный, изучающий, а в самых уголках — веселые огоньки.　

Это был начальник политического отдела дивизии бывший секретарь Тульского обкома партии Михаил Филиппович Жидков. Он прибыл в дивизию осенью и, будучи общительным по натуре, быстро завоевал авторитет среди офицеров и солдат.　

Начподив был необычайно живым, энергичным человеком: будто в нем находился неиссякаемый источник бодрости. Он успевал перед боем побывать в стрелковых батальонах, у артиллеристов и тыловиков. С солдатами держался просто. Обо всем расспросит, все разузнает: как питание, хватает ли патронов и табаку, часто ли носят почтальоны письма. А потом и сам расскажет о международной обстановке, о делах на нашем фронте, о задачах, которые решает часть. Солдаты любили Михаила Филипповича и всегда радовались его приходу.　

М. Ф. Жидков

Войдя в землянку, Жидков оглядел собравшихся пытливым взглядом и, улыбаясь, сказал:　

— Здравствуйте, товарищи! С наступающим Новым годом! Не опоздал?..　

Прибыли