Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

вещь становится как бы авангардная, новая, современная. Потом уже я пробовала вводить контрастные яркие цвета, но тут же терялось время. В этом внутреннем конфликте и рождались работы. Много картин запорола, сожгла.

Меня часто ругают за то, что сжигаю картины. Говорят, ну, ты ж могла мне подарить. Но это так красиво. Бывает, со временем я начинаю жалеть. Но в тот момент не хочу транслировать то, что не чувствую, что не мое, чужое. А огонь лучше всего стирает информацию.

В моих удачных работах тоже чувствуется огонь. Сейчас я примирилась с ним. Без него скучно, кажется, будто я что-то недосказала. Для меня огонь не всегда красный. Но красным я его запомнила тогда, во время пожара. Еще это ощущение укрепляли яркие закаты, рассветы в селе. Такие бывают, если скоро поднимется ветер. Поэтому красный для меня родной. Сочный, энергичный, аварский. Мне не кажется, что он связан только с опасностью. Никакой другой цвет не дает такую плотность чувств.

Ниточка, чтобы уйти в себя

Если бы я все понимала, то получалось бы точно. И это было бы гораздо скучней. Сейчас у меня такой период, когда даже символ – это слишком много. Он сужает пространство, навязывает чужую мысль. Я еще не научилась так отрешенно работать, чтобы достать из подсознания все, что чувствую. Поэтому не всегда ищу в творчестве результат. Бывает, что просто, как маляр, вертишь, крутишь краски, доверяя случайностям. Ищешь ниточку, чтобы зацепиться и уйти в себя. Бывает, месяцами ничего не можешь выплеснуть. Но я никогда не забуду вечера, когда открывался канал. Ради этого стоит потратить и деньги, и силы, и холсты. Вообще все.

Не думаю, что художник – это мужская профессия. Наоборот, мне кажется, что мужчины в нее вторгаются. Я, видимо, осталась немного горянкой. В моем представлении мужчина должен строить, рубить, ломать, снова строить, а женщина должна украшать, красить, приводить в порядок, создавать уют. Женщина красивее, чем мужчина. Она и должна нести красоту, а мужчина должен все это охранять, беречь. В Дагестане считается, будто женщина может разве что вышивать. А писать картины… Пока я не укрепилась в профессии, меня постоянно спрашивали: зачем тебе это надо? Да просто я создаю красоту. Сотрите цвет, сотрите все, что придумал художник, и посмотрите, что останется в ваших квартирах.

Бокс

Решила заняться боксом. Для меня это был сложный период в семье. Тренер спросил: «Зачем пришла? Кого ты хочешь побить?» Я ответила: «У меня рвутся холсты. Надо выбросить лишнюю экспрессию». Больше вопросов не было.

Мужчины напрягались, не хотели меня бить. Но когда я ударила, у парня расширились глаза. А я предупреждала, что у меня сильные руки. Жаль, не успела даже толком поставить удар. И все забросила, потому что я не только боксер, но и мать. Женился сын. А свадьба в Дагестане – большое, энергозатратное мероприятие. Стало не до бокса.

Думаю, надо возобновить. Тогда я была одна среди мужчин. Это слегка дискомфортно. Я уже договорилась с девчонками, будем бить друг друга. Я люблю Дагестан, но здесь слишком много правил. Нужно быть таким, как все. А мне сложно лицемерить. Не будешь же драться с обществом. Приходится кому-нибудь там, в зале, врезать как следует.

Солнышко в углу

Я работаю в махачкалинском Центре этнической культуры, устраиваю выставки. Это засасывает, сейчас я меньше пишу и больше курирую. В надежде опять вернуться в творчество я открыла «Эпицентр», площадку для художников. Хочу в Дагестане ввести в моду искусство. Картину может купить каждый, она дешевле айфона. Мы хотим объяснить людям, что искусство важнее гаджетов. Перевести промыслы на современный язык. Сколько можно восхищаться одним лишь наследием предков. Пора придумывать что-то свое, выносить искусство на улицу. Мы хотим красить стены, ступеньки, лестницы. Когда художники вместе, это словно зикр, поминание Бога. Мы общей энергией работаем.

Хочу запустить детскую школу в «Эпицентре». Попадая в социум, дети перестают рисовать, потому что их начинают учить, как правильно. Давно мечтаю их спасти. Был первый пробный урок. Я увидела в работах одной девочки суперэкспрессию, и пригласила ее сюда. Но ребенок, который еще недавно свободно творил, оказался зажат. Она нарисовала солнышко в углу, причем даже не треть диска, а кусочек малюсенький. Я попросила ее саму встать в угол и спросила: тебе уютно? Нет. Так зачем ты солнце в угол загнала? Отвечает: нас в садике так учат. Это катастрофа, когда педагоги начинают говорить, что солнце должно быть в углу, а дерево непременно зеленое. Портрет можно нарисовать красным цветом, багровым так, что зритель этого даже не поймет, потому что акцент – на эмоциях. Именно в этом художественное вложение человека. А детей обезличивают, заставляют работать одинаково. Это потому, что сам преподаватель – не художник.

Яблоко счастья

Я часто ворчу, но в глубине души давно перестала чувствовать себя несчастной. Подростком часто возмущаешься системой, моделью жизни. Потом понимаешь, что все неслучайно, и какие-то правила нужны. А ненужные ты умудряешься ломать. К тебе больше прислушиваются, многое прощают.

Неплохо, что я родилась в Дагестане, но хотелось бы пожить в более современном обществе. Мне не хватает возможности быть собой, не напрягаясь. У меня болит сердце при виде лжеверующих, которые кичатся знаниями, но на деле это просто актерство. Меня мучает, что утром человек идет молиться, а вечером кого-то оскорбляет. У меня с Богом свои отношения. Обращаясь к нему, я чувствую, что меня слышат и дают ответ. Поэтому не могу считать себя атеистом.

Чем старше становлюсь, тем больше во мне ребенка. Я радуюсь искренней, чем раньше, чувствую счастье чаще, чем раньше, и наслаждаюсь этим счастьем больше. Маленькие радости с возрастом ярче. Даже жалко уходить будет. Наверное, лет в девяносто мне станет достаточно просто надкусить яблоко, если сохраню какие-то зубы. Почувствую его вкус, и буду безумно счастлива.

Утиная охота

Крутые земляные ступени спускались от деревни в лес. В самом низу лежала, свернувшись знаком бесконечности, мертвая гадюка. Журчала вода. Возле родника топорщилась короткая сетка-рабица, в ячейках трепетали разноцветные лоскуты – древнее святилище на новый лад. По хрустким прошлогодним листьям мы направились вглубь чащи. Из-под пиджака моего спутника выглядывал пистолет.

– Злейшие наши враги – лесники, полиция и охотники. Хуже всего охотники, с остальными мы всегда договоримся. Утка – умнее двадцати человек! Запах чует, слух хороший. Сегодня одной понравилось – завтра стая прилетит. Но