Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

труба. Такая бурка была куда удобнее для всадников. Сейчас войлочные плащи для конных и для пеших примерно одинаковой длины, но первые гораздо просторнее у основания. А вот широкоплечую бурку, знакомую всем по фильму «Чапаев», придумали только в Первую мировую войну – чтобы держать под ней винтовку.

Бурка служила для горца одеждой и палаткой, укрывавшей от самой свирепой бури. Она заменяла разом одеяло и кровать. Рассказывают, что простуженные казаки накрывались ею, пускали коня в галоп и пропаривались, как в бане. Воин прятал под буркой оружие. Враг даже не замечал движения руки к шашке. Просто из-под войлока стремительно, как молния, вылетал смертельный клинок. Прочная бурка порой спасала от пули и сабельного удара. А если враг все же одерживал верх, раненого или убитого выносили с поля боя на его собственной бурке.

Неудивительно, что такой важный предмет наполнялся мистическим и ритуальным смыслом. Расшитые серебром и золотом кожаные петли для бурки невеста дарила молодым родственникам жениха. На углах у подола изображали магические обереги – раскрытую ладонь, звезду, птицу, кувшин для омовения. Рассказывают об особых «суровых» бурках с косицами из волчьей и медвежьей шерсти. Их носили только известные охотники, поскольку считалось: эта бурка опасна, она притягивает зверей и врагов. С изнанки владелец прикреплял трофеи – клыки, когти и птичьи клювы.

Бурка соединяла человеческий мир с потусторонним. В нее заворачивали покойника – и женщину, чтобы облегчить ей роды. Дуэль на бурке обычно заканчивалась гибелью обоих участников. Где бы ни путешествовал кавказец, бурка служила ему передвижным домом и неприкосновенным кусочком родины, примерно как современные посольства. Этнограф Юрий Ботяков писал: «Развернув на земле бурку, горец оказывался на своей территории; свернув бурку и приторочив ее к седлу, он имел за спиной свернутое пространство, которое он мог развернуть, где сочтет нужным».

На Северном Кавказе особым спросом пользовались легкие и надежные кабардинские бурки. Соседние, карачаевские, были теплее, но тяжелее. Но самые дорогие, качественные и красивые войлочные плащи выделывались в Дагестане андийцами – малочисленным народом, живущим в районе реки Андийское Койсу. Недаром само слово «койсу» переводится как Овечьи воды.

Извилистая дорога карабкается от Ботлиха к перевалу, за которым – Чечня. Почти у самого верха от нее отпочковывается грунтовка к андийскому аулу Гагатли.

– Недавно дорога обвалилась. Нанял я строителей, чтобы привести ее в порядок, а мне говорят – нельзя, надо сперва тендер объявить, – жалуется Избудин Хизбулаев, глава поселения. – А как мне ждать результатов тендера, если к нам проехать невозможно?

Потчуя внезапного гостя сушеной колбасой, Избудин рассказывает местные легенды с такой уверенностью, словно все это случилось вчера на его глазах. Здесь проходили невесть откуда и куда евреи, дав между делом название двугорбой горе Хитим. Тут жил богатый свиновод Елук, отказавшийся из-за любимых хрюшек принимать ислам и заплативший за это жизнью. А отсюда на Гагатли смотрели перед боем полководцы хромого Тимура.

– Сперва на окраине большая битва была, затем – в центре, потом – за селом, – яростно жестикулирует гагатлинский мэр. – Много крови пролилось. Увидели внизу, в селении Муни, что речка Кораш покраснела, догадались обо всем и пришли на помощь…

Как писал краевед Халидбег Умаханов, «воспоминания о жестоких сражениях с тимуровцами бережно передаются из поколения в поколение».

Тем временем на столе возникает дымящееся блюдо с аварским хинкалом, и старые легенды сменяются рассказами о недавней войне. В 1999 году гагатлинцы защищали от сепаратистов двадцатипятикилометровый участок границы с Чечней. Некоторые даже вернулись ради этого на родину из других регионов страны. Вырыли окопы, развернули штаб и полевую кухню, достали оружие. В бою 13–14 августа сельчане отбили нападение отряда Ширвани Басаева, брата знаменитого террориста. Трое при этом погибли.

Село живет за счет знаменитых андийских баранов. Одних маток тут около 17 тысяч. Овцеводам положены дотации, но получить их непросто. По закону, государство помогает частнику, пасущему стада на своей земле. В Гагатли же все пастбища исстари общественные.

– Можно, конечно, оформить их на одного-двух сельчан и получить дотации, – смущается Имудин. – При нашей жизни это сработает, но дети или внуки этих людей начнут права качать. Скажут остальным: «Это – отцовская земля. Хотите пасти на ней скот – платите». На такое никто не согласится.

Мать главы селения по-русски почти не говорит, но бурки валяет исправно. В отличие от рахатинской фабрики, на один плащ у гагатлинок уходит три дня. В ящике отдельно сложены изготовленные на гребне длинные косицы из шерсти черных андийских баранов. В самых дорогих бурках их укладывают друг на друга так, что никакой клей не нужен. Плотный войлок сам защищает и от дождя, и от ветра, и от солнца. Свалянную бурку расчесывают по старинке вениками из стебельков льна и варят в котле с корой ольхи. Весит такая бурка больше пяти килограммов, а стоит не меньше двадцати пяти тысяч рублей. Дорого, но толковый чабан никогда не променяет ее и на несколько фабричных бурок. Вот только заказов и здесь немного. Полтора века назад валянием промышляли 60 % андийских семей, сейчас в Гагатли остались только три мастерицы…

– В советские времена шерсть сдавали в заготконторы, – вспоминает Избудин. – Даже спекулировали потихоньку – возили на фабрику валенок в Краснодар.

Сейчас легкая как пух шерсть андийских баранов никому не нужна. Немного бурок – больших чабанских и маленьких сувенирных, скромные поставки в Рахату – вот и всё. Стричь овец, получая от 5 до 15 рублей за килограмм шерсти, невыгодно. Знаменитые бараны идут на мясо. Благо гагатлинская сушеная колбаса – и вправду невероятно вкусная.

О коврах и людях

– Бог любил ковер с тех самых пор, когда его создал. В раю было золото, и хрусталь, и все самое прекрасное, что можно вообразить. Гурии сидели на коврах и пели красивые песни. Потом, после изгнания людей из рая, старший сын Адама – пророк Шис – взял шерсть верблюда. Окрасил ее тремя растениями. Может, еще и камнем индиго, я точно не знаю. Сделал пряжу и выткал первый земной ковер. Человечество после потопа родилось заново в кавказских горах, где пристал ковчег. И ковры начинаются отсюда. Поэтому здесь они самые разнообразные. В узорах древних ковров спрятаны большие секреты, признания, поручения будущим поколениям. Только мы не можем их понять…

Круглое лицо пожилой лезгинки задумчиво и торжественно. Изящная армуда с чаем гранатового цвета стынет на столе, а она не отрываясь глядит на станок с растянутым ковром – то ли как мать на дитя, то ли как верующий –