О Христе по-другому. Подлинный смысл Страстей Христовых - Франсуа Брюн

или собратьев по оружию… Похоже, что волна этого шока, обрушившегося на них, передалась некоторым из их потомков, и в итоге тех иногда прошибал холодный пот, охватывала тоска, дурнота, сжимало горло и преследовали кошмары, и все это в определенные годовщины (когда они словно бы попадали в „фокусировку“), словно от столкновения поколений и времен»[124]. Итак, что-то передается иногда даже через поколения. И очень маловероятно, что передается генетическим путем. Кроме того, некоторые случаи того же ряда позволяют напрочь исключить здесь мысль о генетике. В одной семье, например, отец вез сына на автомобиле на его первые школьные каникулы, и случилась авария. Сын этот вырос, сам стал отцом, повез сына на его первые школьные каникулы, и… Одна и та же история повторялась в трех поколениях. Конечно, во втором и тем более в третьем случае можно сказать, что тут уже было своего рода предчувствие, беспокойство отца, из-за которого он и потерял способность нормально управлять автомобилем. Но неужели он был обеспокоен прямо аж до такой степени? Мне кажется, мы можем заподозрить здесь кое-что другое.

Вот еще один случай, даже превосходящий понятие «транспоколенческого» и входящий скорее в категорию странных совпадений. Одна женщина перенесла в детстве операцию из-за врожденного порока сердца синего типа, выросла, и они с мужем решили не заводить собственного ребенка, а усыновить. «Им предложили ребенка из Индии, о котором они ничего не знали кроме того, что это сирота. Они согласились. Это был очень симпатичный младенец. Вскоре после его приезда во Франции, они обнаружили, что малыш болен. Речь шла о „врожденном пороке сердца синего типа“, том же самом, который перенесла в детстве женщина и который она так боялась передать своим детям по наследству. Ребенка прооперировал, случайно, тот же самый хирург, в той же самой больнице и в ту же самую дату, что и ее саму много лет раньше (дату операции предложили медики)»[125]. И тут уже ни генетическая передача информации, ни психологическое влияние никоим образом не могут объяснить столь многочисленные совпадения.

Можно привести и многие другие похожие случаи. Анна-Анселина Шютценбергер их приводит немало: потомки гильотинированных получали раны в годовщину казни своего предка; случаи синдрома годовщины рождения, когда ребенок рождался чуть раньше или чуть позже положенного срока, словно заранее решил ускорить или замедлить свое появление на свет, чтобы оно совпало с определенным событием или с важной для семьи датой.

Были проведены исследования, связанные с уровнем кортизола у потомков депортированных, и у них было обнаружено больше пост-травматических синдромов, чем у их родителей, и это при том, что им ведь не довелось пережить то, что пережили родители. А родители ведь часто отказываются рассказывать близким о пережитом. Но, может быть, как раз такое умолчание и усилило тревожность в их детях, угадывающих что-то столь ужасное, что оно не может быть выговорено и поименовано. Именно это, возможно, и приблизило к ним семейные тайны, отрицательные последствия которых изучали Николас Абраам и Мария Тёрёк, первыми открыто заговорившие об этих, населяющих нас «фантомах». Патриция ван Эерсель и Катрин Май-ар, ученые, изучавшие эту проблематику, предостерегают нас против опасностей, упрятанных в глубины нашего бессознательного: «Очень многие семьи, сами того не подозревая, таят секреты, которые тяжелым грузом давят на психическую жизнь их членов, так что те заболевают, становятся преступниками, наркоманами, или же неудачниками, непонятным образом коллекционирующими поражения»[126]. Серж Тиссерон, известный своими исследованиями «фантомов» Эрже, отца Тинтина, замечает, что «тяжелые последствия возрастают в первых двух поколениях, а потом идут на убыль, как правило». Он хотя бы отчасти раскрывает перед нами, как именно воздействует подобная тайна. Я перескажу тут кратко два приведенных им примера. Если на кого-то из семьи напали на улице, и он предпочел об этом никому не говорить, то некоторые изменения в его поведении не могли ускользнуть от внимания близких, но те тоже, в свою очередь, не решились об этом заговорить. Или, например, мама усыновила ребенка и не решилась ему об этом рассказать, и вот она переключает канал или выключает телевизор, каждый раз, когда там идет передача об усыновлении. И это запускает в ребенке более или менее осознанный механизм поиска смысла происходящего[127].

Все это, конечно, здесь и в самом деле имеет место, но, может быть, есть что-то еще. Во многих случаях человеку, которого тревожат семейные «фантомы», так и не удается узнать «семейную тайну», но при этом она оказывает на него воздействие. То есть тут речь не только об информации из подсознательного, более или менее ясной, но об ощутимой «деятельности» самого «фантома». Рассказывает Шанталь Райан: «Мне вспоминается одна пациентка, пившая таблетки и отказывающаяся от сексуальных контактов из страха забеременеть. Психогенеалогический подход показал, что у пяти поколений старших девочек в этой семье рождались внебрачные дети. Свадьбу играли, чтобы избежать позора, и каждый такой брачный союз оказывался катастрофой. Семейное бессознательное заставило ее отождествить себя с этим ужасом». Но бывают и более сложные ситуации, и они касаются нас всех. Шанталь Райан продолжает: «Едва узнав, что мы скоро появимся на свет, наши родители спешат бессознательно задействовать нас в процесс придания смысла их собственным жизням. Иными словами, ребенок напичкан множеством фантазмов своих родителей, а также дедушек-бабушек, дядей и тетей. Семья проецирует на нас свои телесные, сексуальные, аффективные и интеллектуальные желания… Такая проекция действует, конечно, бессознательным образом»[128].

Итак, существует «проекция», и эта проекция «действует». Мы снова оказались в области силы мысли, которая может «действовать», к добру или к худу. Заметьте сразу, что такие проекции желаний на ребенка не ограничиваются, конечно, семейным кругом, узким или широким. Часто учитель, наставник проецирует на ученика неслыханные мечты об успехе, будь то в школьном классе, спортивном зале или консерватории.

Можно еще вспомнить об открытиях психгенеалогии в области феноменов «психофании», «сопровождающего глубокого общения»… Тут проводятся целые цепочки исследований, выявляющих ценность влияния мысли уже на зародыш или эмбрион[129]. Я понимаю, что это кажется вам невероятным, но это вполне серьезные научные исследования. Я знаком лично со многими учеными, занимающимися этой темой, и могу гарантировать их честность и профессионализм.

Чтобы не быть многословным, я остановлюсь на этом, но обзор такого рода работ я уже приводил в своей книге «Бог и сатана»[130].

К этому списку еще стоит добавить случаи эмпатии, все чаще становящиеся объектом научного исследования; мы находим ее и в опыте мистиков, о чем поговорим позже, когда придет время обратиться к их