Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Что сказала-то? — Волков уже разочарован тем, что Ламме провалил его задание, и теперь спрашивает скорее ради интереса.

И тут Фриц Ламме, морщась и ломая голос под женский, воспроизводит речь Агнес:

— А я, говорит, думаю: что это на улицах Ланна смердит хлеще обычного, а это ты, поганец, сюда приехал. А ну, говорит, признавайся: ты у меня под окнами ошиваешься второй день? У-у… Такая мерзкая баба… Хоть и красивая…

Волков его внимательно слушает, а Ламме продолжает:

— Я ей говорю: побойся Бога, Агнес, не торчу я у тебя под окнами, сдалась ты мне сто лет. А она, вы не поверите, экселенц, вдруг лапу свою из-под плаща достаёт… А на ней… Вот не поверите, экселенц, когти кошачьи вместо ногтей, но те когти — чёрные, страшные… И она говорит мне, такая… — Сыч снова говорит женским голосом: — Рожу тебе порву так, что на всю жизнь останется, если не будешь мне говорить «госпожа». Понятно вам, экселенц? Госпожа она… А я помню, как эта госпожа в трактире в Рютте блевотину с пола собирала за пьяными шлюхами.

— Тише ты, дурак! — шипит на него Волков, хотя никого рядом с ними нет. — Язык свой прикуси и про то даже вспоминать не думай больше. Помнишь, кто она теперь?

— Да, помню, экселенц, — Фриц Ламме переходит на шёпот.

— Ну так скажи, кто?

— Её в Ланне все величают госпожа Агнес девица Фолькоф. Не иначе, — шепчет Сыч.

— Вот то-то и оно, что Агнес теперь девица Фолькоф, и не вспоминай про Рютте, вообще позабудь про ту дыру поганую, — это название Волков и сам хотел бы забыть, и чтобы никто больше про то место при нём не вспоминал.

— Ладно, как прикажете, экселенц.

— Ну, и она прогнала тебя?

— Сначала спросила, вы ли меня послали. Ну, я говорю: а кто же ещё? Говорю, мол, господин волнуется, как вы тут живёте. А она мне, — Фриц Ламме снова говорит «женским» голосом: — езжай в Эшбахт и скажи дядюшке, чтоб не переживал. Всё у меня хорошо, ему волноваться не о чем. А ещё сказала, что приедет к вам вскоре.

— Приедет? Ко мне, сюда? — удивляется барон.

— Ага, — кивает коннетабль. — Дело у меня к нему есть, говорит, и тянуть с ним не буду, приеду на днях.

— Но что за дело у неё, не сказала? — Волков тут немного призадумался: он посчитал, что Агнес хочет поговорить с ним о делах… «Брунхильде она дала пятьсот золотых, значит, деньги у неё есть. Может, хочет дом выкупить, в котором живёт?».

Он снова смотрит на Сыча внимательно.

— Говоришь, богато выглядит она?

— Графиня, — отвечает тот с придыханием и восхищением. — Истинная графиня, да и только.

— Графиня? — в словах Волкова снова слышится сарказм. Это он хочет показать Сычу, что никакая Агнес не графиня. — А ещё что сказала тебе эта «графиня»?

— Ну… — Фриц Ламме мнётся, видно, ему не очень приятно это вспоминать. — Сказала, чтобы я из Ланна убирался.

— И ты обгадился и побежал? Да? — едко интересуется барон. — Дурень, ничего бы она тебе не сделала, раз ты мой человек. Пожил бы там, только на глаза бы к ней не попадался, послушал, что о ней в городе говорят. А ты сразу бежать…

— Ага, не сделала бы… — коннетабль Эшбахта вовсе не был уверен в том, что ланнская ведьма ничего бы ему не сделала, ослушайся он её. — Она мне пригрозила кое-чем нехорошим.

— И чем же? — интересуется Волков с большой долей недоверия.

— Сказала, что нашлёт страшную порчу… Сказала, что порча будет такая страшная, что даже если ко мне в постель ляжет… Да хоть даже две молодые голые бабы, так всё равно я буду ни на что не способен, бессилен буду… До конца жизни. А я так не могу, у меня жена молодая… Сами же знаете, экселенц.

— А ты, простак, и поверил в это? — Волков морщится от такой глупости своего человека.

— Обещай это кто другой, я бы ещё и посмеялся, может быть, — говорит Сыч, — но когда это обещает Агнес… Уж я-то её знаю, она попусту брехать не станет.

— Болван, — с сожалением или с огорчением говорит барон, а потом спрашивает: — а вещи продал?

— Продал, продал, — Фриц Ламме лезет за пазуху, и произносит фразу, которая барона настораживает, мягко говоря. — Только вот я встретил там одного человечка…

Коннетабль достаёт кошелёк, кладёт его перед Волковым и продолжает:

— В Ланне, ещё до встречи с Агнес, я познакомился с одним человечком…

— Сколько здесь денег? — не дослушав своего коннетабля, спрашивает сеньор Эшбахта, постукивая пальцем по кошельку, что лежит перед ним.

— Экселенц, — Сыч прижимает ладонь к груди и говорит со всей возможной убедительностью: — вы послушайте. В общем, я познакомился с одним человечком, зовут его Луиджи Грандезе… Так вот он, как выяснилось, большой дока в таких вещах…

— В каких ещё вещах? — спрашивает барон, уже будучи уверенным, что денег в кошельке меньше, чем должно быть.

— Ну, в делишках всяких тайных, когда нужно что-то выяснить да что-то разнюхать втихаря. Он служил при дворе какого-то герцога…

— Какого? — сразу уточняет Волков.

— Да не помню, какого-то городского герцога из южных земель, так этот Грандезе рассказывал, что дважды спасал того герцога от отравления, — продолжает Фриц Ламме. — И я потолковал с ним и понял, что он не просто языком болтает, он в тайных делах толк знает.

— Сколько он вытянул из тебя денег? — спрашивает барон.

— Экселенц, — Сыч бьёт себя в грудь кулаком, — он ничего из меня не вытягивал, я сам дал ему.

— За что же?

— Чтобы он про Агнес что-нибудь вызнал. И нам про то написал, — заканчивает коннетабль.

Волков смотрит на Сыча теперь с недоумением и говорит ему:

— Люди с возрастом ум теряют, но я-то думал, что ты того возраста не достиг ещё. Видно, ошибался, слышишь, Сыч? Слабоумие уже рядом! Где он живёт, этот Грандезе?

— Так он жил на том же постоялом дворе, что и я! — тут же отвечает коннетабль Эшбахта.

Волков находится в растерянности, он разводит руками, смотрит на своего человека и поначалу даже ничего не может вымолвить, лишь потом, собравшись с мыслями, спрашивает:

— То есть у него и дома своего в Ланне нет… Живёт он в трактире… Но ты, как я понимаю, дал ему денег… Остаётся только узнать, сколько ты ему дал?

— Экселенц… — Сыч всё ещё уверен, что сделал правильные вложения. — Я дал ему двадцать монет, но если всё это