Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

много не забирали. У них самих питание было хорошее. Как-то братишка прибежал к маме: дай мисочку, немцы нальют нам супу. И принес его из полевой кухни. Мама посмотрела, говорит: «Ох, наверное, их не победить. Какой густой красивый суп они едят! Фасолевый».

С немцами мы общались отчужденно. Они никого не обижали, разве что скотину уведут. Однажды увидела, как они поют по-немецки «Волга-Волга, мать родная». Надо сказать, довольно приятно. Но я убежала. Как-то двое ребят молодых в хату зашли. Занавесок-то не было. Увидели, что горит лучина и девушки сидят на сундуке. Не спросясь, влезли. В потолок был ввинчен крюк. На нем висела люлька с младенцем. Они принялись девчатам рисовать, как у них растят детей. Чертили коляски. Тогда мы не знали, что существуют коляски. С колесами, с верхом. Девчонки хмыкали да и все. Языка не знают, о чем говорить? Посидели те и ушли. Гуляли мы однажды у реки с подружкой, и парень молодой в немецкой форме подошел. А она ему: «Ду – швайн!» Потом бегала от него по лугу, а я все: «Пан, не надо! Она пошутила!» Но отошел, ничего не сделал. Странная она была. Однажды сидели мы на завалинке. Давай, говорит, споем потихонечку. И затянули советскую песню про Чапаева. Вдруг подходит немец. Остановился, слушает. Я замолчала, ее толкаю, но она еще громче поет. А он вытащил коробку с леденцами, отломил несколько штук и нам кинул.

Отца вечно таскали то работать, то за подводой, то чтобы соседей заставить. Выпивать он стал крепко. Особых неприятностей не было, разве что наши побьют, которые немцам служили. Однажды привезли его на телеге, кровью залитого. В Брасово в тюрьму угодил. К счастью, он в тех местах до войны работал, какой-то охранник узнал его и выпустил. Как началось страшно, так и воскресла я, лишь когда наши вернулись.

Партизаны внимательно следили за локотским бургомистром. На Рождество 1942 года они под видом подкреплений проникли в поселок и неожиданно напали. Атаку удалось отбить, но Воскобойник был смертельно ранен. Его место занял ближайший помощник, Бронислав Каминский. Тот немедля развернул кипучую деятельность: принимал новые законы, открывал церкви, единолично карал и миловал. Теперь наравне с партизанами расстреливали и самогонщиков. Колхозные поля разделили между крестьянами. Разумеется, больше всех получили приближенные к новой власти, но не забыли и жертв репрессий, которым возвращалось отобранное имущество. Однажды Каминский послал Геббельсу подарок на день рождения – вагон русской водки.

Всякая вера наивна, во всех религиях полно грязи от немытых сандалий циничных властителей и жрецов, но то же можно сказать и о любом чувстве, превращенном в слова

«Я не люблю слово “Урал”.

Что это за регион такой? Кама впадает в Волгу, поэтому географически мы – Приволжье»

График съемок, кажется, для того и существует, чтобы его срывали. Особенно в российской деревне, да еще и в непогоду

Наступила ночь, а с ней пришли сотни странных, непознаваемых звуков лесной жизни

До деревни Бубоницы добраться непросто. Это – медвежий угол во всех смыслах

«Размышляем о новом формате сельской жизни, настолько привлекательном, чтобы горожане плюнули на свои гигантские супермаркеты и переехали в деревню»

Дед в свободное время пишет воспоминания и сказки для многочисленных потомков – да так, что зарисовки из жизни лосей и кабанов читаются взахлеб, как хорошие детективы

Снег на горе возле села заледенел под ветром, как на Эльбрусе. Редкие лыжники спускались – и тут же бежали в раздевалку, согреваться чаем

«Археология – это не Индиана Джонс и Лара Крофт.

Это тонкий кропотливый труд и огромная ответственность»

Василий – так звали юношу – молча ходил между зверями, вываливая перед каждым порцию каши и собачьего корма

Месячных лосят воспитательницы, которых здесь называют лосиными мамами, уводят в лес, чтобы привыкали к самостоятельной жизни

Бурановская бабушка

Полиелейный благовестник из Хутынского монастыря

Старорусская галка

Реабилитационный центр фонда «Город без наркотиков»

Здесь берет начало уральская река Кама

В республике была собственная законодательная и судебная власть. Только с исполнением приговоров возникли проблемы – мало было желающих марать руки кровью соотечественников. И тут появился человек, дело которого позже прогремело на весь Советский Союз.

Осенью 1941 года в котел под Вязьмой попали четыре советские армии. Сотни тысяч погибли, свыше шестисот тысяч человек попали в плен. В тылу у врага оказалась девятнадцатилетняя санитарка Тоня Макарова. Еще недавно она смотрела лихие советские фильмы про войну, воображая себя Анкой-пулеметчицей. Теперь почти все ее однополчане были мертвы. Измученную девушку подобрал незнакомый солдат Николай Федчук, сделал любовницей. Вместе они начали пробираться к своим.

Три месяца санитарка Тоня и Николай уходили по лесам от немцев. Наконец, в январе 1942 года возле деревни Красный Колодец Николай сказал спутнице, что неподалеку у него родное село, где живут жена и дети. И бросил. Несколько дней Тоня скиталась, выпрашивая еду, пока не попалась патрулю коллаборационистов. Ее напоили, потом дали пулемет «Максим» – точно такой же, как у Анки из кино, – и приказали расстрелять других пленных. Она согласилась. Потом еще и еще. Всего за годы войны Тонька-пулеметчица, как ее прозвали сельчане, убила около полутора тысяч человек.

– Соглашатели жили отдельно в Локте, Брасове, – вспоминает Татьяна Семеновна. – Ездили к нам доносы проверять. Вышел из леса раненый. Одна женщина приютила. И кто-то сообщил, что чужак живет. Приехали, расстреляли. Ни за что, ни про что. Они же пьяные все время были. Какое им дело? Человек жил тихо, мирно, а пронюхали и предали.

Однажды отца взяли вроде понятого в Никольское. Там мужчину забрали, посадили в сани. Те как дали в раскат. Отец помог ему соскочить, и он ушел в лес. Возница обернулся, а отец валяется, будто пьяный. Спал, мол. Ну ничего, хлестанул только плетью и отправил