Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

объявили, что он погиб в стычке с партизанами. Затем остатки армии влились во власовскую РОА и разделили ее участь. Тоньку-пулеметчицу незадолго до освобождения области отправили на запад. Она попала в концлагерь под Кенигсбергом, из которого ее вызволила Красная армия. В госпитале она познакомилась с молодым раненым солдатом по имени Виктор Гинзбург. Через неделю они поженились, и Антонина взяла фамилию мужа. Она родила двух дочерей, со временем стала ветераном труда. Учителя приглашали уважаемую фронтовичку выступать на школьных линейках. Нашли ее только в 1978 году. Она стала одной из последних женщин, расстрелянных в Советском Союзе.

Идеалист, ненавидевший сталинизм до такой степени, что даже нацистов счел избавлением. Молодая девчонка, из-за множества смертей и предательств переставшая различать добро и зло. Работники, служившие оккупантам, чтобы спасти себя и семью от гибели. Мародеры и убийцы, решившие, что война все спишет. Крестьяне, просто оказавшиеся заложниками обстоятельств. На всех власть повесила один ярлык. Проще всего было бы посетовать на многократно изобличенный режим. Ведь мы живем в другое время, и в конюшне, где когда-то держали пленных партизан, теперь гарцует белоснежный красавец-першерон. Но и сейчас многие презрительно клеймят оппонентов за сотрудничество с государственной машиной. А те в ответ обвиняют их в получении денег от коварного Запада. Наградить ярлыком легче и безопасней, чем понять друг друга. И чем бы ни занимался любой из нас, обязательно найдется тот, кто сочтет его коллаборационистом.

Медвежий дед

На границе деревни и леса по тропинке шел юноша, облаченный в камуфляж и болотные сапоги. Руки в перчатках, из-под надвинутого капюшона торчали только нос и короткая борода. На деревянном коромысле он нес два больших ведра. Я следовал за ним, стараясь не шуметь и зная: несмотря на все ухищрения, о нашем визите уже известно. Вот и калитка из сетки рабицы. Бородач отпер ее и жестами, не проронив ни звука, показал – стой здесь и смотри. Взяв одно ведро, он вошел внутрь, послышалось урчанье, и я увидел, как со всех сторон на него уставились голодные медвежьи глаза. Василий – так звали юношу – молча ходил между зверями, вываливая перед каждым порцию каши и собачьего корма. Внезапно один забеспокоился, поднялся на задние лапы – учуял запах нового человека. Постоял, подумал и вернулся к еде.

До деревни Бубоницы добраться непросто. Это – медвежий угол во всех смыслах – на окраине Тверской области, в конце покрытой рытвинами тупиковой дороги. Однако местные жители себя провинциалами не считают. Для географов здесь Великий Валдайский водораздел, откуда на восток утекает Волга, на юг – Днепр, на запад – Западная Двина, а на север – Ловать, для историков – перекресток старинных торговых путей. Стоит ли удивляться, что именно в этих краях возникло место настоящего паломничества зоологов, куда они приезжают со всего мира – обменяться знаниями и посмотреть на затерянный в лесу медвежий интернат.

Тридцать лет назад деревня умирала – в ней жили только два старика. Теперь здесь десяток крепких домов, широко разбросанных по песчаным холмам. Произошло это чудо благодаря биологу Валентину Пажетнову, которого односельчане уважительно зовут Дедом. Я шел по извилистой дороге, ища его дом по особой примете – на нем должен был развеваться российский флаг. Знамя своей страны Дед поднимал над крышей еще с советских времен. Многим это казалось странным. Даже из горкома приезжали, просили снять: мол, флаг положен только на сельсовете, в крайнем случае – по праздникам. На что Дед с невинным видом интересовался, есть ли закон, запрещающий вывешивать советские флаги. Незваные гости уезжали ни с чем.

Флаг я отыскал на первом же доме. Зашел в калитку и спросил у обедавших за дощатым столом небритых деревенских мужиков, как найти Деда. Те неожиданно ответили по-английски. Оказалось, что Дед живет выше, российский флаг здесь чуть ли не на каждой избе, а веселые колхозники – иностранцы, приехавшие сюда провести отпуск в российской глубинке – где в Западной Европе найдешь такой лес!

Но вот и дом на самой вершине холма. У входа кованые медведи, в сенях набор медвежьих безделушек – подарков из разных стран. Под стать косолапым и сам хозяин дома – с крепкими не по возрасту руками, загорелым морщинистым лицом и слегка раскосыми живыми глазами. Ни дать ни взять лесовик из сказок.

Почти за всеми историями возрождения русских деревень, которые мне приходилось слышать, стояла пришлая супружеская пара – обычно из горожан. Полные энергии, они покидали город ради сельской глуши и преображали все вокруг себя, вдыхая в россыпь дряхлых домиков новую жизнь. Не стали исключением и Бубоницы. Но путь, приведший сюда Валентина и его жену Светлану, не был ни коротким, ни простым. Родился Валентин в городе Каменске Ростовской области, в семье интеллигентов. Застал войну, чуть было не стал циркачом и всегда отличался сложным, независимым характером – мог и с маститым ученым поспорить, и хамоватому милиционеру в морду дать. С детства он чувствовал, что вся его жизнь будет связана с лесом. Сам Дед об этом впоследствии напишет так: «Я думал, что смогу жить в лесной глуши, в одиночестве, познавая суровые законы выживания в диком мире, выживания на острой грани, отделяющей бренное пребывание на земле от вечности. Мне представлялось, что только вдали от человеческого общества, в таежных дебрях можно жить свободно, как дикий зверь, не подвергая себя тем обязанностям и обязательствам, которые навязывает человеку жестокий закон общества: «Жить так, как все, или быть униженным и уничтоженным…» Вдвоем с молодой женой юноша отправился в Сибирь, чтобы стать профессиональным охотником.

Когда мы говорим о создателе «интерната» для медвежат-сирот, воображение живо рисует эдакого доктора Айболита, который не тронет пальцем и комарика. И действительно, даже сейчас, когда Центром спасения медведей давно управляет его сын Сергей, Валентин вместе с женой ночи напролет выкармливает новорожденных медвежат – изнурительный труд, который в радость только тому, кто по-настоящему любит животных. Сложно представить, что этот человек, спасший сотни медведей, обожает картошку на медвежьем сале, ел глухарятину вместо хлеба и приносил жене в подарок жареные беличьи головки, которые в Сибири считались особым лакомством.

– К охоте я с детства и до сих пор отношусь с уважением, – рассказывает он, угощая меня деревенским творогом. – Но только если она не ради потехи. Те, кто с вышки за триста метров стреляет по зверю, не подозревающему об опасности, пусть лучше в тире палят.