Новый курс. Разговоры с самим собой - Дмитрий Анатольевич Крымов

3. Предложение Лопахина. Проходит поезд, и его не слышно. Извиняются и просят повторить. Опять поезд. Еще и еще раз. Раз пять он повторяет и поезд гремит. Какой-то рок – не слышно. Наконец, Лопахин не выдерживает и выбегает, слышны удары топора, все ждут. Он тащит огромное срубленное вишневое дерево, затаскивает его на стол. Объясняет про завязь, объясняет, что дерево больно, надежды нет. Все беспомощно поворачиваются к экрану, там шелестят как бы нехотя страницы и появляется огромный текст с научными терминами, как объяснял бы садовник, подтверждающий его слова. Раневская гладит дерево, как ребенка, и поет.

4. Слуги – наши братья с ножичком в кармане. Лузгают семечки. На Табло – реклама средств от пота, от запаха изо рта, цирковые объявления. Сальто-мортале! Слуги ведут себя по-хозяйски, хозяева заплеваны шелухой от семечек.

5. «Хозяева», стесняясь, говорят о своих «грехах»: слуги уже почуяли, что лев не встанет. Наглеют.

6. Игра в волейбол, как спасение от беды. Попытка забыться. На Табло счет: «хозяева» – «слуги». «Хозяева» играют весело, кричат что-то друг другу про грехи, cлуги же играют резко и с криками бьют по ним, стараясь попасть в голову.

7. Ночная сцена ожидания. Раневская о письмах из Парижа. Экран начинает говорить ей правду. О саде, о ее парижском любовнике. Экран – это дьявол, глумливый в своей объективности. Она страшно с ним ругается. Как с родственником, как с предавшим ее Фирсом.

И так далее.

Да, это не совсем «моя пьеса», это его пьеса. Но сделана остро и яростно, как вспышки, без вступлений и ответвлений.

Это просто «Вишневый сад».

Примечание

«Вишневый сад» был поставлен в 1975 году моим папой в Театре на Таганке. Художником был Валерий Левенталь. На сцене был холм с могильными плитами и вишневыми деревьями, между которыми стояла садовая скамейка и кое-какая мебель. Раневскую играла тогда Алла Демидова, а Лопахина – Владимир Высоцкий.

Мой «Вишневый сад» я сделал в Америке, это был первый спектакль, который я сделал в «длительной командировке». Премьера была в Филадельфии, в театре Wilma в марте 2022 года.

Заняты были артисты театра: Криста Эппл, Джастин Джайн, Маттео Скэммелл, Сэра Глико и другие.

P. S. Я не уверен, что в спектакле мне удалось все сделать так остро, как хотелось: трудно делать спектакль, падая с шестого этажа.

Ольга, III акт

Почему-то хочется сделать спектакль из маленького кусочка чеховской пьесы. Зачем? А поиграть! Доказать, что в капле океанской воды есть океан. При определенном воображении.

Ну, скажем, взять начало третьего акта «Трех сестер». Что там происходит? Она раздает вещи на пожаре. Что это? Простое бессребреничество? «И это возьми… и это, и это…» Тут няня и Ферапонт крутятся, то ли мешают, то ли помогают. Всего страница с небольшим.

Чтобы эта сцена не стала бытовой, надо ее довести до необходимого уровня остроты, а может быть, и трагизма. Чтобы в ней, как в капле воды, океанской воды, была бы и тоска по Москве, по любви, и невозможность уехать, и смерть Тузенбаха.

Она отдает, отдает, отдает… А может быть, она отдает буквально все?

Не только одежду, а все-все?! Это безумие. Эта бездетная женщина больна, больна одиночеством и желанием помочь хоть кому-то, это страсть или растерянность, но что-то, на что Маша, находящаяся здесь и курящая, смотрит со стороны с жалостью, страхом и отстраненно – у нее другие проблемы. Курит и смотрит. А Ольга раздевается, снимает с себя все и отдает, остается голая и в таком виде срывает со стены бра и люстру с потолка, обои… Это тихое, сосредоточенное безумие. Голая женщина, срывающая со стены бра, которое не нужно погорельцам. Сняв и вынеся из комнаты все, она садится и тяжело дышит, как после молитвы или после припадка. Или валится на пол.

Чебутыкин подхватывает ее, и его «пьяный» монолог – это беспомощный крик врача, который испуган и признается в том, что он ничего не знает и не умеет. Кричит в зал: «А доктор тут есть?!» Обезумевший от страха, плачущий доктор. И отдает эту голую женщину первому же человеку в первом ряду.

А начать хорошо бы с долгого не-вхождения в квартиру: лестничная клетка, лифт, какие-то люди входят-выходят, какая-то никому не нужная и очень знакомая жизнь подъезда. Наконец она, но тоже не сразу входит в квартиру, не может ключи найти, что ли, о чем-то задумалась…

Потом входит и – пожар.

После пожара должно быть что-то не менее убойное. Игра в слова – это бисер. Мелко по эмоции.

Да и на разных языках эта игра будет разной, не уловишь прелести. Но, главное, мелко по заходу.

А если поставить чудом не сгоревший фильм в какой-то «трофейный» аппарат и смотреть кино на стенке с вырванными проводами? Причем пленка, как в старых аппаратах, зажевывается, то и дело рвется и ее приходится заправлять снова.

Ведь «надо жить, милые сестры, надо жить», а почему бы не начать эту новую жизнь с просмотра фильма? Тем более что его так любил отец.

И вот тушат свет, и вся компания на обгоревших принесенных стульях, а кто и на полу, сидит, смотрит это кино. Смотрят и переговариваются. Обрывки тем, обрывки признаний, ночных признаний после совместного тушения пожара.

Текст произносится в паузах фильма, который смотрят так, что мы и видим фильм, и слушаем, что они говорят. Эти обрывки могут прерываться на полуслове, так как на экране начинают говорить, стрелять или как-то по-другому шуметь. Так может Андрей пытаться что-то сказать сестрам о Наташе и о своем проигрыше, так может Соленый признаваться Ирине, так могут разговаривать Маша и Вершинин… так можно все. А в моменты склеивания порвавшейся пленки, когда зажигается свет, никто не продолжает тем, возникших в темноте. В этом закон тайных ночных разговоров: при свете Соленый спокойно чинит пленку с Тузенбахом, а Андрей, как бы даже обрадовавшись тому, что не надо продолжать тяжелый для него разговор, громко идет за ножницами и клеем в другую комнату и ведет себя совсем не так, как в темноте, – не виновато.

Это тайные ночные разговоры. Надо понять, как закончить – если дотягивать до конца фильма, то это полтора-два часа, слишком долго. И, может быть, слишком значительно, если финал разговоров совпадет с концом фильма. А может быть, так: «У нас есть часть какого-то фильма без названия, не с самого начала, остальное сгорело, давайте посмотрим?..»

И ставят какую-то кассету, и публика узнаёт «Бесславных ублюдков», например, а герои не знают этого фильма из будущего и гадают, кто есть кто. И обрывается фильм так же неожиданно, как начался, – просто кончилась пленка. И кто-то тихо плачет. Все молчат. Потом кто-то встает и идет заправлять порванную в очередной раз пленку, а смотрит – это конец. «Тут больше нет», – говорит он всем. Тогда все встают и кланяются.

Спектакль закончен.

По-моему, здорово!

P. S. Проснулся. Юлик написал, что мой лифт в спектакле напомнил ему лифт в его доме на улице Пожелос, где он жил в детстве, второй в Вильнюсе дом с лифтом, куда пробирались дети со всего города кататься и где посадили лифтершу – белоруску-баптистку с бородой, которая спросила его однажды: «Мальчик, а ты веришь в Бога?» И белобрысый сопляк ответил: «Да плевал я на вашего Бога!» И плюнул. «С этого дня, может быть, и начались мои жизненные неприятности, – пишет Юлик. – И начались сны, как будто я еду в этом лифте, а тот пробивает крышу и, к моему ужасу, едет вверх в облака. И потом он оттуда падает. А жили мы, как ты помнишь, на втором этаже, так что в жизни я на этом лифте не ездил, не надо было».

Я проснулся сегодня, и хочется плакать – мы странники в поисках опоры.

Ищем какой-то волшебный дым от потухшего костра.

Примечание

Спектакль «Фрагмент» был поставлен в Клайпедском драматическом театре (Литва) в 2023 году.

Заняты актеры театра: Саманта Пинайтите, Дарюс Мешкаускас и другие.

После пожара герои смотрели полусгоревший французский фильм «Набережная туманов» режиссера Марселя Карне с Жаном Габеном и Мишель Морган.

Юлик – мой