Новый курс. Разговоры с самим собой - Дмитрий Анатольевич Крымов

предысторией, им не рассказывали. И вот отец кричит дочери, вынимая трупы своих врагов: «Ты хоть знаешь, кто это?.. А этот?! А этот?..» А дочка не слышит, она видит этого парня и ничего для нее важнее нет – никакая история злодеяний, мести, изгнания, унижения отца, разбитой его (его!) жизни.

Она начинает петь! Поет ласковую колыбельную этому мальчику…

Тогда из обломков покореженной машины встают взорванные злодеи и, поддерживая свои оторванные руки-ноги, говорят отцу, который, обессиленный всем, сидит на полу и тупо смотрит, как его (!) дочь любит сына своего врага, говорят: «Слушай, брат, ты чего? Что ты так реагируешь? Это же ничего личного не было – это бизнес, ну что ты так… Брат… Давай вернем тебе половину… Ну, ладно, ладно – три четверти вернем… Давай, собирайся, не сиди здесь дикарем, там твоя квартира стоит, твои тапочки тебя ждут!.. Друзьям позвонишь, не все ведь умерли… А мы референдум проведем… признаем ошибки, перегибы… все оформим…»

Все это происходит в грязи и крови, как в разбомбленном окопе. «Ну не все живы, что же делать?.. И у нас потери, и твои тоже… Человек же смертен… Но надо как-то… Договоримся!..» Он растерянно смотрит на Ариэля, старого человека, с которым он, собственно, все и делал, и жил тут долгие годы, лелея идею отомстить… Тот пожимает плечами: «Why not?.. Поезжайте, а я тут приберу и попозже приеду…»

Все уходят, а он убирает трупы и моет от крови пол, бормоча что-то, как Пак в «Сне в летнюю ночь»: «Я не знаю, может быть, мы надоели вам своими сказками, но наступает ночь и скоро мертвые выйдут из своих могил, так что давайте расходиться, и пойдем спать… Все как-нибудь будет своим чередом, так или этак… А нам надо спать – вот, я слышу, как время подходит и они встают… Давайте, давайте… Пора!»

Причем это может быть и смешно: например, дочка, танцуя с мальчиком, оставляет его на каких-то смешных самодельных подпорках, как жирафа Сальвадора Дали, чтобы он не упал, когда ей надо отойти от него для разговора с отцом, а потом возвращается и продолжает танцевать…

Ну, не волшебный же остров делать! Это не про сейчас. Обычно эту пьесу-сказку про старого и мудрого волшебника делают как историю усталости, отказ от волшебства, летающий дух и все такое (у Стрелера Ариэль чудесно перелетал с места на место на длинной резиновой подвеске). А то, что дочка влюбляется в сына своего насильника, это как-то проходит мимо.

Милые наши студенческие экзерсисы по поводу «Бури» были отражением мирного времени, когда «изгнание» и «зло» не были вещественными понятиями, поэтому «Буря» была «философской сказкой» с лирическим оттенком.

А сейчас Ариэль – это старый солдат и друг, фронтовик. Никаких резинок, никаких полетов.

Итак, «Буря». В начале надо очень ясно объяснить, кто эти люди, собирающиеся поехать на пикник на этой машине. Мы должны кожей понимать, что эти люди в цветных шортах и в рубашках с пальмами, такие уверенные в себе, в машине и в своей жизни, мы должны понимать, что они – убийцы. И чем здесь будет «семейнее», чем отвратительно «мирне́е», тем должно быть страшнее, реальнее. Чтобы не изображать «противных» – я не поверю.

А потом: как это делать? Стол с черной икрой, и они ложками ее едят и, не вытирая рук, хватают прислугу за попу? Чушь. А вот если просто собираются, как люди, которые собрались «на лодку», как они говорят, или на пикник, дети бегают, кто-то что-то забыл, смеются – нормальные люди в предвкушении выходных. Только много вокруг слуг, спортивных людей в белых теннисках и черных брюках. А кто-то из «них», хозяев, может быть, только что проснулся и одет в какой-то дурацкий спортивный костюм и незашнурованные кеды. И машина длинная, открытая, лакированная и какая-то нежно-салатового цвета, подальше от черного, делового цвета – эта машина для моря, летняя! Летняя «бентли». «Бентличка», как зовут ее в семье. Какая-то певица им поет, она же фотограф… А может быть, и дом тут, откуда они все выходят, и второй этаж, откуда сбрасывают забытую шляпу, и колонны, и двухтысячелетняя олива, и газон, и собака вертится под ногами, и дети провожают. И ворота со львами – полный набор Cap Ferrat.

Очень милое семейство едет «на лодку».

А наверху висит большой экран. На нем пишут и показывают, кто есть кто в этой милой и домашней компании. Мы видим и читаем.

Видим их портреты, тюремные фото в фас и в профиль, видим снятые скрытой камерой видео и читаем досье на каждого: убийцы, коррупционеры, которые выкинули из жизни и из страны одного из двух братьев, отняв у него все – деньги, жену, Родину. Такое кино.

И вот эта «увертюра» без слов или с какими-то обрывочными репликами длится пятнадцать минут, после чего ворота открываются и машина выезжает. Все слуги и няни машут вслед руками и расходятся, уводя в дом маленьких детей. Дом распадается и исчезает. Исчезают деревья, трава, ворота со львами и собаки. Исчезают, как дым.

Пустая сцена, только дорога, идущая от авансцены в глубину. Пустая трасса, только вдалеке виден автомобиль, едущий в нашу сторону. На протяжении следующей сцены он медленно приближается, увеличиваясь в размере. Темнеет.

Тут три человека – двое пожилых мужчин и девочка – готовят террористический акт: они роют подкоп под дорогу и закладывают туда динамит, соединяя его разными проводами, которые опутывают все пространство слева от дороги и сходятся в коробке, которая есть взрыватель. Все разговоры происходят за делом – времени у наших героев мало, так что они только обмениваются деловыми отрывочными репликами. Очевидно, девочка не очень в курсе их плана, так что два ветерана используют ее на легкой работе, а в решающий момент вообще отсылают.

Двое мужчин – это Просперо и Ариэль. Девочка – Миранда.

Когда машина совсем близко, происходит взрыв. Это комбинация видео и пиротехники. Дым. Дым заволакивает то, что осталось от машины, – куски искореженного металла и окровавленных тел. Происходит какое-то шевеление в этой куче, Просперо берет винтовку, подходит и добивает оставшихся в живых. Он весь в крови своих врагов. Похож на Рембо. Довольно пожилой Рембо. «Убери тут», – кидает он другу и уходит.

Пока тот убирает части тел из взорванного автомобиля, из обгоревшей груды выползает парень, он еле жив, обгорел, весь черный. Ариэль видит его, но продолжает свою работу.

Появляется дочка, видит парня, и начинается все, что должно начаться: сначала приносит воды, потом обтирает ему лицо, пытается помочь ему подняться… Ну, все по писаному.

Возвращается отец. «Ты что?! С ума сошла? Ты знаешь, кто это?!» Начинает вытаскивать покореженные трупы из разбитой машины и кричать дочери то, что мы знаем по надписям в начале спектакля. «Твоя мать умерла из-за них!» Она же в ответ тоже кричит. Кричит, что не хочет жить, все время ненавидя кого-то, кого она даже не знает! Он ее ударяет (за погибшую мать), потом обнимает, плачет, уговаривает, упрашивает, понимает, что против этого выжившего и грязного парня у него нет оружия, что даже его умершая жена не удержит дочку. А та даже соглашается, она маму помнит, а папу любит, но все время оборачивается на этого парня, который застыл на каких-то костылях-подпорках, которые она ему сделала, и не может двинуться без ее помощи. И Просперо, старый человек, выгнанный из своей страны, потерявший жену и убивший, наконец, своих врагов, весь испачканный в их крови, ударивший свою дочь, единственное существо, ради которого он живет, плакавший перед ней и вместе с ней, этот человек беспомощно смотрит на нее, на свою девочку, которая смотрит на другого – на мальчика, сына своего врага. У нее на глазах слезы и у него. Ариэль приносит им воды.

А тут еще «оживают» мертвецы: встает его брат, собственно, его главный враг, который говорит: «Ты чего? Обиделся? Это же бизнес, ничего личного… Поехали домой, договоримся… Не все же там умерли твои, кое-кто