Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

Наши взяли Авдеевку!

За окном светился ночными огнями Петербург, а я думала про Авдеевку, откуда десять лет обстреливался Донецк. И про то, что Авдеевка наша. Я думала про Сталинградскую битву тогда, в сорок втором и сорок третьем. И про Авдеевку в 2024-м.

И восемьдесят с лишним лет между этими битвами ничего не изменили. Русский дух и вера — вот то, что нас ведёт вперёд.

Вспомнила письма гитлеровского солдата из Сталинграда, где он писал: «Русские снайперы и бронебойщики — ученики Бога. Пятьдесят восемь дней мы штурмовали один-единственный дом. Напрасно. Никто из нас не вернётся в Германию, если не произойдёт чудо. А в чудеса я больше не верю. Время перешло на сторону русских».

Время снова на стороне русских. И Бога. Как тогда. Как всегда.

«Жму руку, Игорь!» — написала я.

«Служу России. С Богом!» — ответил он.

* * *

Когда там берут Авдеевку — с сорванной спиной, защемлённым нервом и гайморитом — у нас тут нет другого выхода, как быть рядом. Я написала пост о сборе на тепловизор. Телефон стал пищать, высвечивая на экране цифры переводов.

Они будто соревновались между собой: эсэмэски о переводах и сообщения от тех, кто побывал на спектакле. О том, как нужен этот спектакль. Сколько он поднял боли внутри. И сколько дал сил. Как важно об этом говорить сегодня. И сколько таких «Радио-Паш» сегодня на фронте, в госпиталях, дома.

Мы сидели за столом всей семьёй. Смотрели друг на друга: мы это сделали. И Саша сидел с нами рядом. И говорил:

— Я только, Ира, не хотел, чтоб вы там оказались. Когда была сцена боя, мне было страшно за вас. Я всё понимаю — это театр. Но это же настоящий рассказ. И настоящая сцена боя. И я так не хотел, чтоб вы обо всем этом знали, Ира.

Но уже ничего было не поделать. Я знала про тот бой.

— Саш, расскажешь про своё ранение? — спросила я.

— Нас неделю-полторы кошмарила укроповская артиллерия. Когда случилось затишье, нас — три отделения разведки — отправили по разным направлениям их искать. У меня оставалась последняя батарейка на беспилотнике. Подняв его, мы нашли орудия. И одновременно увидели, что нас окружили. Ребята — была не была! — попросили нашу артиллерию, чтоб нам дали зелёный коридор для выхода. Так у нас появлялся какой-то шанс выжить. Нам повезло — наши нас не зацепили.

Мы вышли из окружения. И тут боец, который договаривался с нашей артиллерией и отвечал за связь, погиб. Ему прилетело в шею — шальная пуля. Мы его несли по очереди. Я был в конце группы. И тут мне под ноги прилетел снаряд. Ко мне подбежали два брата-близнеца. Увидев, что я живой, перетянули меня жгутами, вкололи промедол, понесли. Услышав очередной выстрел, они упали оба — один рядом со мной, второй меня прикрыл. Поднимая, увидели, что мой локоть остался на земле. Дальше они тащили меня полтора километра вдвоём, закинув на себя. А третий парень тащил двухсотого. А потом подъехала броня. Меня закинули на броню и повезли в сторону пункта эвакуации. В нашу зелёную зону. Ну а дальше ты знаешь.

Теперь я знала не только про бой Радио-Паши, но и про бой Тамады. Я знала, что у Саши впереди уйма операций и установка протеза локтя. И если он приживётся — пусть приживётся! — тогда всё пойдёт на лад.

— А как братья-близнецы? — спросила я, уже собираясь уходить.

— Они ж близнецы, — усмехнулся Саша. — У них одна судьба на двоих. На прошлой неделе затрёхсотило одного. И тут же второго. Одному слегка по ногам прилетело. Чиркануло чисто. Второму — основательно. Видел их на прошлой неделе, лежат в госпитале — в Пушкине оба. Очень я им благодарен обоим. Не будь их — не было бы и меня сейчас.

24 февраля 2024 года

День рождения

Мы с дочкой, Ясей, гнездимся у окна в госпитале. Распаковываем торты. Надуваем шары.

Медсестра, Алина, готовит таблетки для вечернего обхода. Смотрит на наши приготовления одобрительно:

— Сейчас будет праздник?

Я киваю. Дочь тоже. Сказать не получается ни слова — в горле щиплет. И надо спешить. Вдруг кто выйдет из палаты и сюрприза не получится.

— День рождения? — спрашивает медсестра.

Я киваю снова. Конечно, день рождения. Догадаться нетрудно: шары надуты, свечи вставлены в торты. Три. Два. Один. Свечи зажжены. Можно начинать.

Мы заходим в одиннадцатую палату. Сегодня — после очередной операции — Саша здесь. Он смотрит на нас с дочкой так, будто лишился дара речи. У него такие глаза… Будто ему снова семь лет и вся жизнь впереди. Он не ждал нас. И не ждал дня рождения. И вообще давно не ждал ничего. А тут и торты, и свечи, и желания, и шары.

И обалдевшие соседи по палате:

— Санек, у тебя что, день рождения?

Саша кивает.

Будто вспоминает вдруг: да, точно. День рождения.

— А где вы зажгли свечи? — спрашивает Саня.

— На посту медсестры, — говорю я. — Алина нам сама предложила.

Саша задувает свечи. Загадывает желания. Я пытаюсь петь «Пусть бегут неуклюже…». Голос срывается. Понимаю — не стоит и начинать.

Включаю видео. Снимаю памятный репортаж:

— Александр, сегодня вы отмечаете день рождения. Вам тридцать один год. Что вы пожелаете себе в этот день?

— Скорее восстановиться, — улыбается в камеру Саня.

— Что сделаете, когда вернётесь домой?

— Обниму родных, — говорит Саня.

— Ну, это понятно, — сдаюсь я и выхожу из образа репортёра. — Я так вообще уже готова, чтоб ты меня обнимал двумя руками.

— Я тоже готов, — говорит Саня. — Вот увидишь, руку восстановят, и обниму!

Свечи плавятся. Всё сбудется. Обязательно сбудется.

* * *

В палату заходит медсестра. Смотрит на Сашу, показывая ему на шприц в руке. Саша молча приспускает штаны на бедре. Медсестра колет. Это наше чёрно-белое немое кино. И хорошо, что оно есть. И что оно такое. Наш уголок мира посреди войны.

Саша даже не морщится. Возвращает штаны на место. Вся сцена занимает несколько секунд. Внутри неё нет неловкости. Кажется, даже у Яси нет неловкости.

— Что тебе сегодня колют? — спрашиваю Сашу.

— Антибиотики после операции.

— Отлично, — говорю. — Значит, чокаться будем ананасовым соком. Разливай.

— Сейчас схожу в столовую за чашками, — говорит Саня и выходит из палаты.

Он возвращается. Мы разливаем сок — на всех. И снова зажигаем свечи на торте. На тортах. По волшебству спички