Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

Я киваю.

Торты доедены. Сок допит. Разговор стихает. Парни погружаются в свои телефоны.

Яся достаёт «Уно». Мешает карты.

Саша улыбается. Две недели назад он проиграл Ясе во все настольные игры, что были у нас дома.

— Готовишься проигрывать? — спрашивает ехидно Яся.

— Посмотрим, — улыбается Саша.

— Чего боишься? — спрашиваю я. Спрашиваю будто про игру. Но, понятное дело, не про игру. Саша тоже это понимает.

— Я того же боюсь, что и все здесь, Ир. Вы любого можете спросить в госпитале, что всего страшнее. Все ответят — улица. Это в госпитале хорошо — мы тут все в одинаковых условиях, ржём друг над другом. Нет ноги, нет руки — не проблема. А выходишь на улицу, начинаются взгляды. Кто смотрит с сочувствием — ужас. Кто смотрит с ненавистью — ужас. А не выходить на улицу нельзя. Вот только от вас сочувствия и жалости не дождёшься. И это прямо отлично. Только так и можно, — говорит Саша.

Я обнимаю Сашу:

— Ладно, — говорю, — проигрывай Ясе. Повезёт в любви, если полностью проиграешь. Я в пятнадцатой палате.

— Нет, — говорит Саша, — ещё один тост. Мы ж не выпили за Восьмое марта! За вас с Ясей!

Саша разливает в чашки остатки сока. Мы чокаемся.

— Пусть у вас всегда всё будет хорошо! — говорит он.

— Игорь вчера звонил, поздравлял, — говорю я. — А потом ещё видео поздравительное прислал.

— Какие новости?

— Новостей две. Первая — получил от нас посылку. Благодарит. И обещает победить. Вторая — обещает победить, потому что женский праздник.

Я включаю видео.

На видео Игорь в камуфляже и с автоматом в руках улыбается в камеру: «Дорогие женщины, красавицы и умницы! Спасибо, что вы есть у нас! Ради вас мы живём. Ради вас мы сражаемся на поле боя. Вы даёте нам силы. Вы держите наш тыл. Женщина — это берегиня домашнего очага! Мы ради вас, ради детей всё это делаем! С праздником! Целуем и обнимаем! Здоровья, любви, благополучия! Всем мир!»

— Красиво сказал, — выдыхает Саша. — Я б тоже так хотел. Ну считай, что Игорь это за нас всех пожелал. С праздником вас!

Саша обнимает меня. И я ухожу к мужикам в пятнадцатую.

* * *

В пятнадцатой сегодня развал-схождение. Мировой заговор. Егор решил худеть. Скоро домой, а лежачий режим повлиял на вес. Надо возвращаться в форму. Всё бы ничего, но Володя угощает всех пирожными. Одна надежда на меня.

— Нет, — говорю, — не могу. Я сейчас на третьем этаже отметила день рождения одного бойца. Три клинические смерти. Выжил. Праздновали.

— Выжил? — с удивлением переспрашивает Володя.

— Выжил, — говорю я. — Иначе б не праздновали.

Володя молчит. И глухо говорит:

— Я тоже выжил. Там, где не выживают. Свой миномёт взорвался. От нашей же мины. Меня, видишь, в клочья. Второй паренёк — лёгкий трёхсотый. Третий — двести. А я выжил. Сейчас подлатаюсь — и обратно.

За окном сумерки. Бойца с койки слева рвёт. Организм не принимает это количество лекарств.

Боец выключает свет, чтобы не раздражать глаза. Если больше сделать ничего нельзя.

Я работаю в темноте с Женей. Ему двадцать три. Ранило второго марта. Диагноз и прогнозы Жене врач не говорит ещё. Нечего сказать. Как организм себя поведёт.

Спешить некуда — вся эта история надолго. Пока только промывают рану на руке и колют антибиотики. Но я смотрю на ранение и вижу: локтя нет, раздробило. Как у Саши. Тут дел года на полтора. При хорошем раскладе. С перерывами на отпуск домой между операциями.

— Я сам из Луганска. Мы с отцом были в ополчении, как всё началось. Мне, считай, тогда было тринадцать-четырнадцать лет. Защищали свою землю, как могли. А потом у отца инсульт случился. Он оклемался, но не очень. Ходит плохо. Ногу подволакивает. Мать с ним — дома. А я пошёл. Заключил контракт. Всё нормально было. Но потом приказ — наступление. Ребят не хватало. И меня с артиллеристов перевели в штурмовики. Командир вызвал. Извинился. Ну и вот. Но как есть, что делать. Это ж война. Подлечусь — и домой. Девушка у меня. Географию преподаёт в шестых-седьмых классах. Мои друзья её так и зовут — Географичка. Мы уже кучу лет вместе. Вернусь с ранением — сделаю предложение. И между госпиталями поженимся. Хоть радость ей будет. Хоть начнёт думать о чём-нибудь, кроме обстрелов. И платье себе выберет. А мои дед с бабкой сказали: как только я женюсь, свою квартиру отдадут. Вот и заживём. Дел полно — осталось только подлататься. Я ж техникум закончил. Мастер по сварке. Всё у меня будет. Руки у меня хорошие. Надо только победить. Ну да, больно. А кому не больно. Вот вы сейчас здесь руки держите — и сразу легче.

В темноту палаты заходят Яся и Саша.

Саша говорит:

— Мы нашли вас! Я проведу Ясю до гардероба.

Я киваю.

Яся говорит:

— Доберусь до дома, напишу.

Я киваю. Ничего, что в палате сумерки — свет из коридора делает их прозрачными. Спустя пять минут Саша возвращается и говорит мне смущённо, заговорщическим шёпотом:

— Я выиграл пять раз. А Яся всего один.

— Ничего, — говорю. — Это эффект дня рождения. Вот и выиграл. Тебе всё равно повезёт. В любви. И вообще. Вот увидишь.

Саша кивает. И выходит гулять по коридору. Ждать меня.

В коридоре стоят заправленные бельём каталки. Заправленные бельём кушетки. В палате сегодня пустовато. Три койки свободны. И это плохой знак. Троих выписали сегодня, в воскресенье. Обычно отсюда переводят в другие госпитали в будни, после обхода врача. Сегодня спешили освободить места. Для тех, кому потребуются срочные операции.

Когда я заканчиваю работать с Егором, Женей и Володей, мы с Сашей спускаемся в гардероб. Там на скамейках сидят притихшие курсанты. Человек двенадцать.

«Мужики, мне переодеться», — говорю я, снимая с вешалки джинсы.

Гардероб мгновенно пустеет.

Спустя пару минут я выхожу в коридор. Уже в пуховике и шапке. Даром, что на календаре весна. Холодно.

В коридоре меня ждёт Саня — с моим рюкзаком на плече. Рядом с ним — толпа курсантов:

— Вам помочь чем-то?

Качаю головой. Я не знаю, чем курсанты могут мне помочь. Мне ничем не помочь сейчас. Саня обнимает одной рукой.

— Спасибо за всё, Ира. Спасибо вам за всё. И Ясе.

Волшебство растворяется в воздухе. Праздник закончился.

— Ир, — вдруг вспоминает Саша, — помнишь нашего полковника? Который нас привозил на концерт?

Я киваю:

— Конечно, помню.

— Он на фронте сейчас, за ленточкой. Воюет. Очень