Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

Тортов два. На одном буквы С Д Н Ё М, на втором — Р О Ж Д Е Н И Я. Свечи горят. Красиво.

Мы сидим кругом. На кровати и стульях. Я, Яся, Саша. Напротив Сашиной кровати полулежит на койке Родион. Нога в гипсе по бедро. Лет тридцать пять, смуглый, во рту — золотой зуб. Из-за этого зуба улыбка у Родиона кажется дерзкой, даже нахальной.

Роман лежит на койке, примыкающей к Сашиному изголовью. Он лежачий, а прямо сейчас в него вливается капельница. Роману лет двадцать пять. Коротко стриженный «ёжик». И будто неверие в глазах, что его берут на этот праздник. Вот так, лёжа в другую сторону от нашего импровизированного стола, развёрнутого на Саниной тумбочке.

Ещё одного бойца нет в палате, вышел покурить.

Я спрашиваю:

— Ребята, а как зовут того парня? — показывая на пустующую кровать.

Они пожимают плечами.

— Не запомнил, — говорит Саня.

— Мы его зовём Братишка, — говорит Родион.

Яся усмехается.

Я понимаю Саню. После тридцати девяти операций память здорово ухудшилась. Это раз. После полутора лет в госпиталях — ранение он получил 28 июля 2022 года — стало понятно — всех соседей не упомнишь. Саня помнит и записывает контакты тех, у кого похожие ранения. Чтоб сравнивать курсы. Чтоб смотреть на перспективы. Чтоб учиться друг у друга.

Мы чокаемся ананасовым соком.

— За тебя, Саш!

Он снова чуть не плачет.

Мы делим торты. Всем по два кусочка. Включая Братишку. И половина торта медсёстрам — протягиваю его на тарелке Алине, которая зашла посмотреть на капельницу Романа. Хватит всем.

В палату входит Братишка.

— Привет, — говорю, — отмечаем Санин день рождения. Тебя как зовут?

— Сулейман.

— Что означает «Сулейман»? — спрашиваю с улыбкой.

Парень хмурится. Не улыбается. Объясняет мне сурово:

— Ничего не означает. Это имя такое в Дагестане. Сулейман.

Я лезу в телефон. Говорю:

— Сулейман — значит «мирный». Ну, за мир?

— А мы только что вернулись из Дагестана, — глядя на Сулеймана, говорит Яся. И добавляет, предчувствуя вопрос: — В Дербенте были.

— А я из Кизляра. Где ещё были?

— Были в Кубачах. В Гунибе были. Были на Сулацком каньоне. На бархане были. И по мелочи, — говорит дочь.

— Да я просто так спросил, — смущается Сулейман. — Сам-то я нигде не был. Я ж не путешествую по Дагестану, не разглядываю его. Я просто там живу, работаю. Таких названий даже не слышал. Ну, кроме Сулацкого каньона. Его все знают.

Мы снова чокаемся ананасовым соком.

— За мир. За Победу!

Яся купила вкусные торты.

После Дагестана и дагестанских чуду я не съела ещё ни кусочка хлеба. Не хочется. Ребята едят торт «Три шоколада», а мы с Ясей и медсёстрами манговый. Ноль глютена, сплошное суфле. Как будто это сейчас хоть сколько-то важно.

— Саш, — говорю я, — вспомни какой-то свой день рождения!

— Слушай, всё забывается. Будто стёрлось из памяти. Но вот помню такой день рождения — я мелкий был. И мне подарили машинку на радиоуправлении. Вот её помню.

— Я тоже машинку помню, — смеётся Роман. — Наверное, все мальчики помнят свою первую машинку на радиоуправлении. Сын будет, я ему тоже подарю. И он запомнит.

— А я, — говорит Сулейман, — помню свои пятнадцать. Пришли пацаны в гости, мои друзья. Мама торт вынесла. Мы поели торт. Попили чай. И пошли в спортзал. И весь вечер боролись, катались на матах. И я боролся. И думал — ни фига себе. Мне пятнадцать. Какой я уже взрослый!

— А я помню торт, когда мне было лет пять или шесть, — говорит Родион. — Мать заказывала его на кондитерском комбинате. Короче, это был торт размером с целый поднос. Огромный. И он назывался «Город». Там были дома из крема. Мосты. Тротуары. Ещё что-то такое. И он был очень красивый. А я не давал резать этот торт. Не хотел, чтоб мой город рушили. Ну это было то время, когда торт — значит день рождения. А мандарины — значит Новый год. Тогда не было тортов, как сейчас, — хоть каждый день ешь, — вспоминает Родион. — Как я вцепился тогда в него! А родителям неловко было перед гостями. Они потерпели мои крики: «Не дам, не дам», а потом р-р-раз — и порезали ножом на куски. Вот ревел я тогда! Сейчас, когда там города рушатся, я так не реву.

— А ты откуда? — спрашиваю Родиона.

— Самарская область. С Волги я.

— Мы тоже с Волги, — говорит Яся. — У нас бабушка и дедушка живут под Тверью.

— А! — машет рукой Родион. — Это исток. У вас там узкая Волга. Ногами перейти можно, по щиколотку будет. А у нас широченная!

— Это ты ещё в моей части не был, — говорит Родиону Роман. — Я в Камышине служил. Я просыпался в части, смотрел — а у меня из окна Волга шириной восемь километров!

— Вот прямо-таки восемь! — не верю я. — Ну не знаю. Может, шесть. Гагарин из Камышина, — говорю зачем-то я. Будто первые космонавты рождаются исключительно там, где Волга необъятная. Как космос.

Я беру в руки телефон. Иронично сообщаю Роману:

— Пишут, что у тебя всего пять километров Волга. Но зато в Куйбышевском водохранилище самая широкая часть Волги располагается, сорок километров.

— Я не замерял, — говорит Роман. — Я на глаз. Смотришь, как кораблики туда-сюда ходят, и не веришь, что они реку пересекают поперёк. Другой берег — ого-го где!

Мы молчим. Думаем про нашу великую страну. Где такие реки. Я думаю про ширину Волги в сорок кэмэ — это же ого! Ого-го даже! Это не представить себе даже.

В палату заходит медсестра Алина. Улыбается:

— Спасибо за торт!

В руке у неё бритва. Она протягивает бритву Сулейману:

— Вам надо к завтрашнему утру побрить колено.

Приподнимает свою ногу. Показывает: «от» и «до». Жест захватывает бедро и часть голени. Сулейман смотрит вопросительно:

— Я не знаю. Я никогда не брил колено.

— Теперь побреете. Перед операцией. Завтра будут оперировать.

— Понимаете, — говорит Сулейман с напором, — я из Дагестана. У нас там мужчины не бреют колени!

— Понимаю, — терпеливо кивает Алина. — В Петербурге перед операцией можно спокойно брить колено, даже если вы из Дагестана.

Сулейман смотрит на меня и зачем-то начинает объяснять:

— Понимаете, у меня три брата. Они все на СВО сейчас. Один брат вчера домой приехал, в отпуск. Их до границы добрасывают на технике, а дальше — домой — как хочешь добирайся. Он такси взял, за сорок тысяч доехал. Я бы тоже пошёл воевать. Как братья. Как все здесь. Но меня не мобилизовали по ранению.