Волнорез по имени Культура - Евгений Александрович Ямбург

Я полностью разделяю точку зрения философа. Тем более что он проговаривает еще одну истину русского подвига, недостаточно осмысленную: если бы не «удаль наших танкистов», американцам ничего бы другого не оставалось, как сбросить на Европу атомную бомбу. Точно так, как они поступили с Хиросимой и Нагасаки, приблизив тем самым капитуляцию Японии.

Что же касается пандемии войны с памятниками, то она охватила и Америку, затронув события Гражданской войны Севера и Юга. Когда это было? В середине позапрошлого века. А вот поди ж ты, возбудились широкие слои так называемой общественности – и валятся памятники с постаментов. Но Великая Отечественная была относительно недавно, еще живы ее непосредственные участники. Поэтому для нас война с памятниками – как кровоточащая рана.

Голос друга

Памяти поэта Михаила Кульчицкого

Давайте после драки

помашем кулаками:

не только пиво-раки

мы ели и лакали,

нет, назначались сроки,

готовились бои,

готовились в пророки

товарищи мои.

Сейчас всё это странно,

звучит всё это глупо.

В пяти соседних странах

зарыты наши трупы.

И мрамор лейтенантов —

фанерный монумент —

венчанье тех талантов,

развязка тех легенд.

За наши судьбы (личные),

за нашу славу (общую),

за ту строку отличную,

что мы искали ощупью,

за то, что не испортили

ни песню мы, ни стих,

давайте выпьем, мертвые,

за здравие живых!

Б. Слуцкий

Для политического климата нашего отечества характерна цикличность, когда относительная оттепель неизбежно сменяется наводящими ужас заморозками. Тогда вбитые в сознание народа идеологемы, разрушая защитный культурный слой, поднимаются с мировоззренческого дна и начинают определять дискурс массового сознания. Двигателем этого процесса является святая вера в мессианскую роль своего народа, призванного указать всему человечеству дорогу в светлое будущее. При этом мрачными страницами прошлого (голодомор, ГУЛАГ и прочие ошибки и перегибы), как кажется, для пользы дела можно и пренебречь, ведь направление-то в целом взято было правильное.

Интересно в данном контексте рассмотреть зарождение, развитие и гибель коммунарского движения в Ленинграде в шестидесятые годы прошлого века. Это была неформальная ассоциация, связывающая коммунарские клубы, которые следовали методике коллективного творческого воспитания, известной в педагогике как коммунарская, автором которой был Игорь Петрович Иванов.

В начале шестидесятых годов коммунары маршировали по улицам Ленинграда и скандировали: «Да здравствует наука, да здравствует прогресс и мудрая политика ЦК КПСС». Позже эта речовка превратится в ироничную политическую частушку. Но коммунары произносили ее искренне и вдохновенно. Только что запустили в космос Гагарина. Это ли не доказательство преимущества советской науки? На XX съезде партии разоблачили культ личности Сталина, начался процесс реабилитации жертв необоснованных репрессий. Чем не мудрая политика? Значит, можно построить социализм с человеческим лицом! Надежды окончательно рухнут только в 1968-м, когда советские танки войдут в Прагу.

Но коммунарское движение потерпело фиаско задолго до Пражской весны, задушенной военной силой, сопровождавшей приход очередных политических заморозков. И виной тому были не только и не столько государственные запреты.

Воспользуемся для ясности термином «диглоссия», взятым из социальной лингвистики. При диглоссии два языка сосуществуют в сознании одного человека, который в разных ситуациях обращается к разным языкам, полагая, что пользуется одним и тем же. Это явление имеет глубочайшие корни. Так, например, на Руси сакральную сферу описывал церковнославянский язык, а для земных устроений употреблялся русский. Разные языки были жестко закреплены за разными сферами бытия. Русский язык не считался пригодным для богослужений, ибо при видимом опрощении смыслов и общедоступности текстов исчезало таинство общения с Всевышним.

Коммунистическая квазирелигия породила своеобразную идеологическую диглоссию. Публичная и приватная жизнь в СССР подчинялась взаимоисключающим нормам, которые в равной мере принимались обществом. Соответственно, один (сакральный) язык применялся для обсуждения идеалов в официальной печати, на партийных и комсомольских собраниях, а другой отражал поведение людей в реальной жизни.

Коммунарское движение выглядело как ультрасоветское, но его практика отличалась от ритуалов советской действительности. Психологически в пределах коммуны ее члены жили в ином мире, отличавшемся от остального советского общества, ощущая себя вестниками уже наступившего коммунизма. Тем самым они подрывали негласно сложившийся порядок, поскольку воспринимали официальные лозунги слишком всерьез. Высокими принципами коммунары пытались руководствоваться в повседневной жизни. Именно в этом заключалась глубинная причина их конфликта с обществом. Не снятый красный галстук на шее невесты еще мог сойти за милое чудачество, но принципом коммунаров было свободно, прямо в глаза высказывать свое мнение по любому поводу, невзирая на возраст, социальный статус оппонента и окружающую обстановку. Вот они и резали правду-матку педагогам, директорам школ, партийным и комсомольским функционерам.

Наученные горьким опытом войны и скудной послевоенной жизни, их родители выстаивали после работы в длинных очередях за продуктами (а что тогда было не в дефиците?), стремясь добыть своим деткам лучший кусок, но не встречали в их глазах благодарности. Вместо признательности – гневные обвинения в мещанстве, вещизме и бездуховности. «Мы с горящими сердцами стремимся жить для людей, у нас „все дела творческие, иначе зачем?“, а вы путаетесь под ногами с селедкой, колбасой и прочим вздором». К тому же родители не понимали эти вечные поиски экстремальных ситуаций, когда из летних лагерей их чада возвращались исхудавшими, с руками, покрытыми цыпками.

Конфликт с окружающей жизнью был неизбежен, ибо столкнулись две модели поведения: утопическая и повседневная. В отличие от диссидентов, коммунары не понимали, что существует разрыв между идеологией и бытовыми практиками и что язык советской идеологии не был рассчитан на использование в актуальной жизни, за что и пострадали в итоге. Наивные души, они исключили из движения даже своего основателя Иванова. Почему? Потому что узнали, что на основе поставленного масштабного педагогического эксперимента он защитил диссертацию. Что в этом крамольного? «Мы думали, он от души, а оказывается, он на нас эксперимент ставил!»

Сотворенная им методика не канула в Лету. Ее педагогическими находками пользовались, например, в трудовом лагере или походе, где ежевечерне проходила рефлексия прожитого дня. Называлась она «свечка»: свеча зажигалась и передавалась по кругу, а дети давали оценку не только себе и друг другу, но и педагогам, вожатым. Помимо прочего, девиз «все дела творческие, а иначе зачем» приучает вносить элементы творчества даже в самую прозаическую деятельность, такую как уборка помещений или заготовка дров для кострища. Воистину, ничто в культуре не проходит бесследно.