Актёр говорит. За кулисами театра и студии дубляжа - Владислав Владимирович Токарев

При этом классика мне тоже совершенно искренне нравится. Меня научили её понимать, ценить и привили к ней любовь в музыкальном училище имени Гнесиных. Потому что в моих музыкальных школах я проходил скорее этапы ненависти, когда шлифовал на фортепиано бесконечные гаммы. А вот уже в училище я понял красоту классики и полюбил её. Я понял, что настоящая и хорошая музыка – это чистая математика. Но не потому, что всё там как-то топорно, однобоко, надо считать и высчитывать, забыв о «творческом порыве» и общении с музой. Хорошая музыка – это не хаосный набор звуков, это выстроенная математическая система другой реальности.

Если вы когда-то были на концерте с живой музыкой, то вспомните свои ощущения. Правда же похоже, что как будто бы на час-полтора вы переноситесь в другую реальность?

А великая классика как важная составляющая базового музыкального образования, учит ещё и вкусу, и стилю, и тому самому порядку, который всё равно необходим нашему творческому свободолюбивому брату. За такой музыкальный фундамент я «Гнесинке» и моим преподавателям очень благодарен.

А ещё «Гнесинка» мне сделала один из главных подарков в моей жизни. Там я встретил своих самых лучших друзей: Давида, Илью, Полину. Сколько всего мы пережили с ними вместе с тех лет и сколько проходим до сих пор – это сюжет даже не для отдельной книги, а для целого сериала. Но несмотря на то, что профессиональные наши дороги далеко не всегда пересекаются, я счастлив, что мы до сих пор поддерживаем настоящие дружеские отношения.

Конечно, всё не может быть идеальным, как бы всем нам не хотелось. Поэтому не стоит строить иллюзий даже по поводу самых известных учебных заведений. Потому что, как и в каждом музыкальном жанре, в каждом училище, колледже или институте найдутся преподаватели, которые не очень хорошо подходят на эту роль.

Я ведь в «Гнесинку» пошёл не на направление какого-то музыкального инструмента, а на отделение академического вокала. Работать мне всегда было интереснее именно своим голосом.

Вот только мои текущие вокальные возможности – это результат не только обучения в музыкальном училище.

Тому есть несколько причин, в том числе и тех, которые не зависят ни от таланта, ни от упорства.

У меня, как и у большинства моих однокурсников, время учёбы в училище пришлось на ломку голоса. Об этом всегда стоит думать заранее, если вы в столь юном возрасте начинаете заниматься вокалом или речевым искусством. Есть очень много историй о том, как естественный процесс возрастного изменения голоса сломал карьеру вокалисту. Кстати, речь идёт не только о парнях, но и о девушках. Да, прекрасные дамы тоже проходят период мутации голоса, просто у мужчин это более заметно. Но, к сожалению, наше физическое тело далеко не совершенно и совсем непредсказуемо в процессах роста. Гормональные изменения происходят на протяжении всей жизни, и в истории мировой культуры есть примеры, когда ради карьеры люди шли на любые жертвы, лишь бы сохранить своё тело как можно дольше в условно «нетронутом», молодом виде. Не только мир балета жесток, о чём уже написаны книги и снято много фильмов. Мир вокала содержит не меньшее количество жестокости, у певцов и певиц тоже достаточно выборов, где надо идти на жертвы, на которые пойти готов далеко не каждый. Ох уж эта проблема выбора…

Собственно, именно в «Гнесинке», когда преподаватели узнали, что я «изменяю» академическому вокалу с работой актёром дубляжа, меня и стали склонять к тому, что надо делать выбор. Ведь вокальные и речевой аппараты не могут сосуществовать вместе на равных условиях.

Даже если не вдаваться в физиологические подробности, попробуйте провести эксперимент. Запишите свою обычную речь на диктофон, потом запишите исполнение любой песни. Только давайте без оценок – слушать это нужно будет только вам. А услышать вы должны разницу даже на таком поверхностном уровне восприятия звуков. Речь и вокал будут звучать по-разному. Если человек совсем не разбирается в теме звуков и пения, то у него могут даже возникнуть вопросы к актёрам оперетты или мюзикла: «Почему вокал на слух отличается от драматических вставок с диалогами? Они что, под фонограмму поют?»

Фонограммы в театрах нет (по крайней мере в тех, где я играю, точно нет), и вот вроде мышцы одни и те же, одни и те же, а аппараты – разные. Всё зависит от того, как мы их будем включать и как ими пользоваться.

Как вы уже поняли, я пользовался всегда на полную катушку: и в училище сольную арию спеть – только вперёд, и с хором потом по Европе на конкуры покататься – только в путь, и в аниме за героя поорать – дайте два!

И если всё это приправить возрастной мутацией голоса, то в моих связках периодически открывался портал в ад. Но и упрямство моё всегда было каким-то дьявольским, а сердце пылало огнём азарта и энтузиазма, поэтому пёр и буду переть дальше.

Изначально у меня был высокий и звонкий голос – дискант. В нём не было мощи. Это такой мальчишеский голос, благодаря которому я очень хорошо брал верхний диапазон нот. Когда голос сломался, он, естественно, ушёл в более низкий диапазон. Но некая мальчиковость, а не мужская мощь, в нём всё равно присутствует. Именно в «Гнесинке» меня активно пытались увезти ещё «ниже», утверждая, что моим родным тембром будет «бас-баритон». Но мои аниме-персонажи, с их геройскими воплями и ультразвуковыми истериками, продолжали раскачивать «верха».

Не берусь судить, но могу предположить, что если бы в то время на уроках в училище мы бы больше внимания уделяли и работе над верхними нотами, то с вокалом прогресс бы у меня пошёл намного быстрее. Ведь в итоге ни о каком басе и речи быть не может.

Сейчас мне ставят «тембральный диагноз» – что-то между тенором и баритоном. И это ещё полбеды. Потому что есть ещё один вокальный «диагноз» – что-то между академическим и эстрадным вокалом. Есть даже такое определение – голос-кроссовер (когда у одного исполнителя сочетаются две столь разные вокальные школы).

Вот туда я и стремлюсь со скоростью атлантического крейсера. Мне хочется научиться так филигранно управлять своим вокальным аппаратом, чтобы наконец-то и академические теноровые партии мне давались легче, чем сейчас, и при необходимости я мог быстро адаптироваться под эстрадные вокализы. Такая универсальность скрывает за собой тяжёлый труд, но этого того стоит. Ведь тогда артист может подстроиться чуть ли