Быть - Кельта

— Батюшка княжъ, батюшка княжъ! — запыхавшийся человек хватался за ворот, да и сам был нездорово раскрасневшийся. — Как же на пиру поступить? Беда, совсем беда…

— Да что такое, Клён? — посуровел княжъ. — Говори толком!

— У нас всё посчитано было, стряпухи уже сготовить успели, Безусый строго по счёту в городе заказывал… а коль лишний гость за столом, то угощений не хватит! Кого-то обнести придётся. И гостя не обидеть же, и никого из княжичей и княжников. Да и если и обнести кого-то из родных, а коль гость заметит, обида ж будет!

— Хватит. Да, получили мы гостя в самый день, озадачились… — княжъ глянул в сторону толпы, расходящейся по делам и в задумчивости начал оглядываться, а его губы тем временем перечисляли имена детей и племянников. А потом его взгляд остановился на княжиче Горане.

— Отец, я уступлю свое место по твою левую руку на сегодняшнем пиру. И о людях из клана Квилиновичей позабочусь, чтобы и им досталось веселья сегодня, — княжич сказал то, что хотел услышать его отец, а у самого одна половина души будто бы сбросила тяжкий камень с плеч, а другая… другая опустела.

Горан не стал возвращаться в терем, он отправился в дружинный дом. Ему нестерпимо хотелось уйти, побыть одному, подумать, лёжа на настиле под крышей, но нельзя было. Он позвал с собой дядьку Клёна, всё равно им идти в одну сторону. По пути сговорился, что от какого пира отнести дружинным, приставленным к гостям, а чем потчевать самих гостей. Как обо всём порешили, так и разошлись по разным сторонам.

Пир старшей дружины и пир княжих родичей начинались не одновременно. Если в княжем тереме должны были сесть за столы только когда уже стемнеет, то воины собирались в пиршественный дом когда солнце только коснулось верхушек деревьев. Но сами воины и их жены и мужья пока ждали возле крыльца и не проходили в открытую дверь. Они смеялись и шутили в ожидании, даже бились о заклад кто быстрее оббежит длинный дом. Но это возле красного крыльца стояла толпа, а чёрное крыльцо, ведущее в задник, стояло пустое, но из открытых дверей доносилось тихое гудение дудок и звон струн гуслей — кощунники готовились к вечеру. Их и баянников привёз всё тот же Безусый, чтобы на пирах хватало песен и музыки, а по распоряжению огнищанина Клёна всех их уже накормили от пуза, чтобы в рот пирующим не смотрели и охотчее пели.

Вот, наконец, и княжъ с княжиней пришел, поздоровался неторопливым кивком со всеми и поднялся в дом. Люди последовали за ним. Внутри через сени в просторную гридницу, с окнами на две стороны, и дверью в задник в дальней стене. Почти от самого входа по обе стороны стояли длинные столы, и ещё один стол покороче стоял поперёк чуть поодаль. На столах, застеленных белёными скатертями, стояли медные блюда с яствами и горшки с кашей, кувшины с питиём, ставцы с яблоками, корзинки с лакомствами, отдельно были плошки с рыбой и дичью… да и вся гридница была убрана хоть и богато, но без излишества — шиты с кованными умбонами на простенках между обрамлённых вышитыми занавесями окон, копья, луки и мечи на стене задника. И разве что лампадки, и стоявшие на столах, и подвешенные к балкам не горели. Вместо них под потолком роились яркие цветные огоньки и они трепетали и весело подмигивали не хуже живого огня.

Люди расселись по чинам и выслуге. Во главе дальнего стола сел сам княжъ, по левую руку от него — княжиня, а по правую — третий княжич. Длинные столы тоже поделили — по правую руку рассаживались воеводы и витязи, за ними княжие воины, потом гридни, по левую руку в том же порядке их супруги. Увы, и без спора не обошлось. Княжий воин Ратибор попытался подвинуть княжью воительницу Карну, но его быстро осадили, напомнив о старшинстве. А когда по знаку княжича в гридницу вошли три бояника и два кощуника, так и вовсе перебранка умолкла, а вместо неё зашептали гусли. Под их тихий напев два отрока внесли братину полутора пядей длиной, если не в локоть!

Всемил и Всемир — а это были те самые братья, которых Горан высмотрел летом, а сейчас дал им возможность предстать перед дружиной — медленно и осторожно пронесли медную ладью через всю гридницу и с поклоном передали в руки княжу и отошли к правому краю стола.

Вслед за ними две отроковицы внесли на аршинном нарядном рушнике пышный каравай с колосками. Они тоже с почтительным поклоном передали его княжу и заняли место слева от стола. Этих девочек Горан не узнал, хотя они и показались ему смутно знакомыми. Но стоило ему окинуть взглядом собравшихся за столами и догадался — они были дочерями витязей, и сейчас их отцы с гордостью смотрели на своих детей. А княжъ тем временем поднялся, и перешептывания, и до этого не громкие, окончательно смолкли, и перепев гуслей затих.

— Побратимы и посёстры, вы дружина, а значит правая рука клана. Да не ослабеет эта рука, и да принесёт она больше славы всему клану! — на последних словах он двумя руками поднял тяжелую братину и сделал небольшой глоток из неё, а потом передал питьё сыну. Затем отщипнул от хлеба кусочек и передал каравай жене.

Братина поплыла из рук в руки через весь правый стол, постепенно пустея, а хлеб пошел по левому столу, за которым сидели жены и мужья дружинных. Когда братина и каравай дошли до конца столов, их приняли те же отроки, что и внесли их в гридницу. Девочки перенесли каравай к началу стола воинов и своими руками отщипывали от него кусочки и протягивали их дружинниками и дружинницам, а мальчики обносили стол семей, зачерпывали малым ковшиком, на один глоток всего, и передавали его по старшинству женам и мужьям. Когда они закончили обносить собравшихся, остатки каравая и почти опустевшую братину вновь вернули на стол княжа, а отроки ушли из пиршественного дома.

— Дружина, довольны ли вы мной? — спросил вновь вставший княжъ.

— Довольны, княжъ Терний, сын Колояра, — дружно ответили воины.

— А сыном моим, княжичем Гораном, довольны ли?

— Довольны, княжъ.

— Тогда да будет наша жизнь щедра, как сегодняшний пир!

— Ура!