Адмирал Колчак. Драма Верховного правителя - Владимир Геннадьевич Хандорин

об их «явке с повинной» и о сделанном ими заявлении, что «сообщников» они не имели, а руководствовались исключительно патриотическими соображениями. Красильников, правдоподобия ради, даже отдал своим казакам приказ, «чтобы никто не выступал на его защиту, если он будет арестован, судим и расстрелян»[144]. На суде обвиняемые выдвинули версию, будто арестованные ими члены Директории сами участвовали в некоем «заговоре партии эсеров» с целью «переворота слева» (доля правды в отношении «заговора эсеров» была: одним из непосредственных поводов к ускорению переворота стал вызвавший возмущение в правых кругах, формально незаконный призыв председателя съезда членов Учредительного собрания В.М. Чернова к партии эсеров создавать свои военные организации).

Приветственное обращение группы общественно-политических организаций к Верховному правителю адмиралу А.В. Колчаку

27 декабря 1918

[ГА РФ. Ф. Р-176. Оп. 7. Д. 2. Л. 21–22]

Военный суд, состоявшийся всего через 3 дня после событий, оправдал всех троих обвиняемых, и Колчак утвердил этот приговор. Адвокатом выступал известный кадетский лидер В.А. Жардецкий. Для соблюдения внешних приличий их на время перевели из Омска в другие места службы, где они вскоре были повышены в чинах в знак благодарности. Этим инцидент официально был исчерпан.

Впоследствии, в ответ на распространившиеся в заграничной прессе разноречивые толки о причинах и содержании переворота 18 ноября, колчаковское правительство выступило с официальным заявлением, в котором охарактеризовало свергнутую власть Директории как «неделовую», лишенную политического единства и раздираемую партийной борьбой, обвиняло ее бывших руководителей-эсеров в узкопартийных интригах, привнесении политической деятельности в армию (по печальному образцу 1917 года) и попытках создания эсеровской партийной военной организации[145].

Реакция в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке на омский переворот была в основном благоприятной. Премьер-министр П.В. Вологодский в своем дневнике отмечал, что «переворот не вызвал общественного сочувствия к Директории», а его «участники прослыли за героев»[146]. Слишком многие желали установления твердой власти. В адрес Верховного правителя посыпались многочисленные приветствия от местных органов власти, общественных организаций, воинских соединений и частей, отдельных граждан.

Из телеграммы Всероссийского совета съездов торговли и промышленности организациям предпринимателей на местах: «Торгово-промышленный класс уже давно на своих съездах единодушно заявляет, что путь к возрождению России лежит в создании сильной, единоличной национальной Верховной власти. Совет съездов ныне горячо призывает вас оказать новой власти самую дружную поддержку и принять участие в деятельной работе по созданию экономической мощи страны и устранению царящей в ней разрухи». Ему вторил съезд судовладельцев Сибири. Приветствуя Колчака как «испытанного, доблестного вождя русского флота», съезд заявлял: «Только единоличная власть, опирающаяся на боеспособную армию и государственно мыслящие группы русского общества, может восстановить погибшую русскую государственность и защитить национальные интересы России»[147].

Предпринимательский класс не просто безоговорочно поддержал Колчака, но восторженно приветствовал его. Из телеграммы торгово-промышленного союза освобожденной от большевиков Перми А.В. Колчаку: «Земной поклон и глубокую благодарность прими от нас, твоих сограждан, первый гражданин и собиратель Земли Русской»[148].

На первой же встрече Колчака с представителями общественности предприниматели и кооператоры в порыве восторга кричали: «Да здравствует русский Вашингтон!»[149] Любопытно, что этот клич первым подал бывший революционер-народоволец А.В. Сазонов, на старости лет сделавшийся мирным сибирским кооператором и злейшим врагом большевиков.

О всемерной поддержке правительства А.В. Колчака заявила кадетская партия. Объективно оценивая причины падения Директории, а равно и Временного правительства А.Ф. Керенского в 1917 году, корни которого либералы (да и наиболее трезвые правые социалисты) справедливо, хотя иной раз и с горечью, усматривали в неготовности российского общества к демократии, в дряблости и рыхлости российской демократической власти, томская «Народная газета» писала: «Та почва, на которой демократия строила свое здание, дала трещину – и все провалилось»[150]. Коалиция партий, констатировала газета, невозможна там, где партийная борьба достигла накала непримиримости.

Приветствовала факт переворота и армия, в том числе казачество. В числе первых признали Колчака, послав в Омск соответствующие телеграммы, влиятельный атаман Оренбургского казачьего войска А.И. Дутов и неоднократно упоминавшийся генерал Д.Л. Хорват. Сразу же заявило о своей поддержке переворота войсковое правительство Сибирского казачьего войска. Уральский казачий круг сначала обратился к Колчаку за разъяснением его политических целей и после подтверждения им намерения созвать после войны всероссийское Национальное собрание послал ему свое приветствие.

Циркулярная телеграмма управляющего МИД Ю.В. Ключникова послам и посланникам о событиях в Омске

19 ноября 1918

[ГА РФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 306. Л. 1–2]

Сложнее было с чехами, но и здесь все обошлось. Чехословацкий Национальный совет во главе с Б. Павлу и В. Гирсой выступил с заявлением, в котором в сдержанной форме выражался протест против переворота, как «нарушающего начала законности». Но командир чехословацкого корпуса генерал-майор Ян Сыровы разослал по войскам телеграмму, в которой распорядился сохранять нейтралитет, отнеся события 18 ноября к внутренним российским делам, и запретил в войсках политическую пропаганду под угрозой военно-полевого суда.

Сам Колчак, в свою очередь, очень резко отреагировал на выступление чешских политиков, заявив им в лицо, что их мнение как иностранцев, к тому же бросивших фронт после окончания войны с Германией, для него неинтересно. А белогвардейская пресса напомнила чехам, что до капитуляции Германии и ее союзников они сами являлись нарушителями формальной законности, изменившими воинской присяге подданными Австро-Венгерской монархии[151].

Западные державы, как свидетельствуют донесения русских послов (и как отмечалось выше), в первые дни после получения известий о перевороте несколько насторожились. Правда, их представители в Сибири видели всю слабость демократической Директории и предпочитали лицезреть вместо нее твердую власть, но тревожили слухи о реакционно-монархических устремлениях организаторов переворота, усердно распространявшиеся эсерами.

Доля правды в этом была. Белые офицеры вообще в основной массе отличались монархическими симпатиями, и те из них, кто привел Колчака к власти, не составляли в этом отношении исключения; распевание царского гимна «Боже, Царя храни!» на офицерских застольях было почти традиционным. Но их предводители были более дальновидны и осторожны.

Благоприятная в целом реакция сибирского общества на переворот и последовавшие официальные выступления Верховного правителя, рассчитанные на международное общественное мнение и в обтекаемой форме заверявшие в отсутствии «реставрационных» намерений, успокоили союзников. Верховного правителя посетили руководители зарубежных миссий, поздравляли и выражали удовлетворение. Но при этом как истые представители западных демократий, они не забывали в дипломатичной форме выражать надежды своих правительств на восстановление в России в дальнейшем, после победы над большевиками, принципов демократии. Вот характерная выдержка из письма британского верховного комиссара в Сибири сэра Ч. Эллиота к А.В. Колчаку от 19 января 1919 года: «Ввиду того, что Ваше Высокопревосходительство приняли на себя верховную власть в Омске, Великобританское правительство желает выразить свое горячее сочувствие всем усилиям к установлению свободного русского