Адмирал Колчак. Драма Верховного правителя - Владимир Геннадьевич Хандорин

будет суждено и достичь вершины славы, и закончить свою жизнь. Во всяком случае, длившаяся полтора года полоса мучительных метаний, скитаний и неопределенности закончилась. До переворота оставалось две недели…

Глава 3

Верховный правитель

Переворот 18 ноября 1918 года: почему не состоялась «демократическая альтернатива»?

Первое время адмирал жил в Омске прямо в железнодорожном вагоне, но вскоре перебрался в город. В дальнейшем он поселился в особняке купца Батюшкина на берегу Иртыша, где и жил вплоть до эвакуации города.

Омск, хотя и был уже тогда одним из крупнейших городов Сибири, но по российским меркам был достаточно провинциален и насчитывал до революции 130 тыс. жителей. (Для сравнения: в Петрограде накануне революции проживало 2 млн человек, в Москве – 1 млн 600 тыс., в Варшаве – 800 тыс., в Одессе и Киеве – по 600 тыс.[119]) Но, будучи важным железнодорожным узлом, к тому же расположенным в крае со значительной долей казачьего населения, сыгравшего активную роль в свержении советской власти, он притягивал многих беженцев из Европейской России после Октября.

Разговоры о необходимости диктатуры становились все настойчивее по мере военных поражений Директории: в сентябре 1918 года пали Казань и Симбирск, в октябре – Самара. 5 ноября с Колчаком встретился В.Н. Пепеляев, который сообщил ему, что «Национальный центр» обсуждал вопрос о нем как о кандидате в диктаторы, втором после генерала М.В. Алексеева. Адмирал заявил, что разделяет идею необходимости диктатуры, но дипломатично отдал первенство Алексееву, как бывшему Верховному главнокомандующему, и заметил, что готов даже в случае его смерти (о которой собеседники еще не знали, но которая уже произошла) подчиниться А.И. Деникину как его преемнику. В заключение Колчак веско сказал: «Но, если будет нужно, я готов принести эту жертву. Однако форсировать события не надо»[120]. Тем самым адмирал предупреждал об осторожности. Таким образом, он был осведомлен о планах заговорщиков и не возражал против предлагаемой ему роли. Конечно, конкретная дата переворота могла быть ему неизвестна – но и только.

В то же время очевидно, что в подготовке переворота он лично не участвовал, – это подтверждается всеми мемуаристами. В дни, предшествовавшие этому, Колчак отбыл в поездку на фронт для личного ознакомления с армией и ее командным составом. Из бесед с общественными, политическими и военными деятелями как в Омске, так и на фронте адмирал окончательно уяснил, что Директория не пользуется никаким авторитетом, особенно в армии.

Раздражение военных против Директории нарастало по мере усиления межпартийной распри в правительственном лагере. Незадолго до описываемых событий на банкете, устроенном Директорией в честь союзников, произошел скандал. Группа казачьих офицеров в нетрезвом виде потребовала от оркестра исполнения монархического гимна «Боже, Царя храни!». При этом чиновника министерства, не вставшего при исполнении царского гимна, обозвали «паршивым эсером».

В эти дни стало известно о победе стран Антанты над Германией и ее союзниками и окончании мировой войны 11 ноября 1918 года. Поездка была прервана, по воспоминаниям сопровождавшего Колчака английского полковника Джона Уорда, уведомлением о необходимости срочно вернуться в Омск. Источник уведомления Уорд не называет. Надо полагать, оно исходило от заговорщиков из Ставки. На обратном пути Колчак встретился с генералом В.Г. Болдыревым. На вопрос адмирала о положении в Омске Болдырев ответил легкомысленно: «Идет брожение среди казаков, в особенности говорят о каком-то перевороте, выступлении, но я этому не придаю серьезного значения»[121]. Вернулся Колчак в Омск вечером 17 ноября – всего за несколько часов до переворота.

В городе было неспокойно. К адмиралу в тот вечер заходили офицеры из Ставки и казачьих полков. Велись уже прямые разговоры о смене власти и о том, что он должен принять на себя роль диктатора. От предложений лично возглавить переворот Колчак уклонился. «У меня армии нет, я человек приезжий, – говорил он, – и не считаю для себя возможным принимать участие в таком предприятии»[122]. Все же он соблюдал осторожность.

Но, не объединившись формально с заговорщиками, Колчак и не выдал их, хотя к нему заходил в тот же вечер сам глава Директории Н.Д. Авксентьев. По своим взглядам он симпатизировал им, но считал необходимым соблюсти хотя бы видимость законности.

Ударную силу заговора составляли военные, в том числе чуть ли не все офицеры Ставки во главе с генерал-квартирмейстером (по-нынешнему – начальником оперативного отдела) Ставки полковником А.Д. Сыромятниковым. Наиболее активную роль играли казачьи офицеры. Политической «пружиной» заговора были упоминавшийся кадетский эмиссар В.Н. Пепеляев и близкий к правым кругам министр финансов Директории И.А. Михайлов. В их планы были вовлечены часть министров, видные деятели предпринимательского сообщества.

Об участии в организации переворота английской военной миссии, о чем утверждала советская пропаганда, никаких документов нет. В основном эти зыбкие утверждения базировались на голословных обвинениях со стороны их французских коллег, выдвинутых впоследствии, после краха Белого дела, когда большинство причастных к нему, в том числе и союзные представители, стали искать «виноватых» между собой. Тогда бывший глава британской военной миссии при правительстве Колчака генерал А. Нокс печатно обвинил представителей французской военной миссии во главе с генералом М. Жаненом в пустых амбициях и нерадивости, нанесших вред общему делу. После того, как адмирал отказал Жанену в командовании русскими войсками в Сибири (о чем будет сказано ниже), между ними сложились натянутые отношения, в отличие от его британского коллеги А. Нокса, добросовестно исполнявшего свои обязанности, что заставляло Жанена подозревать адмирала в «особых отношениях» с англичанами. В дальнейшем Жанен, как известно, санкционировал подчиненным ему чехам выдачу А.В. Колчака повстанцам в Иркутске, нарушив данные ранее гарантии безопасности, что вызвало возмущение не только среди белых, но и осуждение за рубежом. Пытаясь как-то оправдаться и, наоборот, переложить всю ответственность на англичан, Жанен в ответ обвинил Нокса и англичан в поддержке «реакционного и антидемократического» режима Колчака и в том, что они якобы и привели адмирала к власти. Так возникла эта версия, охотно подхваченная советской пропагандой. Но никаких фактов, подтверждающих это, нет – доказано лишь, что офицеры британской военной миссии были поставлены в известность о планах заговорщиков и гарантировали им свое невмешательство. Остальное – чистые домыслы, основанные на хороших отношениях Колчака с англичанами и на том, что в период его пребывания у власти офицеры английской миссии теснее других сотрудничали с ним и наиболее добросовестно помогали ему. Но это было уже после переворота, а не до него.

В этом отношении особенно эксплуатировалась фраза главы британской военной миссии генерала Альфреда Нокса, встречавшегося с Колчаком еще в Японии и после этой встречи доносившего своему начальству, что «нет никакого сомнения в том, что он является лучшим русским для осуществления наших целей на Дальнем Востоке». В глазах советских пропагандистов это служило одним из аргументов в пользу версии о режиме Колчака как «ставленника Антанты». Все это