Заклинатели войны - Ольга Владимировна Голотвина

И тут Стайни сделал то, чего от себя никак не ожидал. Лихим прыжком – как только цепь не помешала?! – он очутился на гладкой спине краба.

Да! Не может краб достать клешнями до собственной спины!

А вот щупальцами – может...

Две живые верёвки метнулись из-под брюха, опрокинули «седока», распластали его на панцире и медленно, но верно потянули к голове – там клешни, там и пасть.

Человек выгибался дугой, упирался босыми пятками в панцирь, пытался оторвать от себя щупальца, но всё заметнее сползал ногами вперёд – туда, где вздымались страшные клешни.

От нетерпения краб завертелся на месте, накренился. Правая нога человека соскользнула с панциря – прямо в клешню. Рывок...

Стайни закричал, в ужасе глянул туда, где только что сомкнулась страшная клешня. Он ожидал увидеть культю с хлещущей кровью, он даже боль почувствовал!

Клешня оказалась достойна слухов, которые ходили про адских крабов. Она перекусила цепь возле лодыжки каторжника.

Человек издал вопль – хищный, дикий, разбойничий! – и сам рывком двинулся туда, куда тянули его щупальца. Он съехал на голову морской твари и яростно заколотил ногами по пучку стебельчатых глаз.

Уже ослабли, обмякли щупальца. Уже подломились все шесть ног. Уже тварь повалилась брюхом на песок. А каторжник всё бил пятками по липкому месиву.

Наконец опомнился. С отвращением сбросил с себя щупальца. Спрыгнул на песок.

Адский краб не двигался.

Притворяется?

Нет.

Сдох.

– Да застрелиться об пенёк! – выдохнул Стайни. – И ведь без оружия...

Надо было уходить... нет, убегать! Со всех ног! Стая адских крабов поднимается в лагерь не каждую ночь, а вот в «мокрый могильник» они наведываются постоянно. Не зря надсмотрщики прикармливают их трупами. Даже самую отчаянную каторжную морду не потянет бежать отсюда морем.

Оставаться здесь – дразнить Джакара Игрока и звать к себе смерть. И всё же Стайни задержался по совершенно нелепому поводу: во время боя размоталась и слетела набедренная повязка – единственная одежда, которую оставили смертнику.

Меж прибывающим морем, грозными скалами и чёрным небом, в неверных лучах двух ночных светил, ожидая появления чудовищ, человек искал грязную, мокрую тряпку.

Нашёл. Стряхнул с ткани песок. Обернул повязку вокруг бёдер.

И лишь тогда до него дошла вся смехотворность его поведения.

Стайни по-мальчишески расхохотался.

Где-то вдалеке дрогнула рука над золотым блюдом, Джакар Игрок задержал очередной бросок. Бог удачи знал то же, что знают и многие люди: пока человек в состоянии смеяться – особенно над собой! – над ним не властны ни чудовища, ни демоны, ни судьба.

Стайни продолжал хохотать, карабкаясь по склону.

И наверняка скалы, окружающие «мокрый могильник», не слыхали подобного смеха с тех самых пор, как боги поставили их на границе моря и земли.

* * *

Ещё никогда Стайни так не хотелось в свой барак. В его тепло, вонь, в храп, зубовный скрежет и стоны тех, кого мучают кошмары. А утром понять, что весь этот ужас ему приснился. Что впереди – привычная медленная пытка, которая истаивает день за днём. Ещё год – и домой.

А ведь после суда Стайни думал, что ждать больше нечего, жизнь кончена. Обесчещенному каторжнику закрыта дорога к людям, равным по положению. Кто отворит для него двери своего дома? Кто назовёт другом? Кто выдаст за него дочь? Кто просто подаст ему руку? Сиди сычом в отцовском замке...

А сейчас это «сиди в отцовском замке» казалось верхом счастья. Дорога в замок Вэлиар заказана навсегда.

Да что там в замок – вообще никуда дороги нет! Долина Горького озера заперта, а ключик в воду выброшен. Вокруг скалы – не пролезет даже леопард. Единственный перевал закрыт отрядом стражи. А морской берег стерегут адские крабы.

При воспоминании о крабах беглец поёжился. Может, стая уже лезет на откос? Твари часто захаживают в лагерь, бродят меж бараков и амбаров. Чтобы ночью высунуть нос за двери – надо быть идиотом. Или смертником.

Переждать ночь в лесу? Нет, не спасёшься. Лесок сквозной, деревья низкие. Из подлеска один терновник, а в нём прятаться – хуже не придумаешь.

Всё-таки надо отсидеться в лагере. Где-нибудь на крыше. До сих пор панцирные гадины по крышам не шебуршились. Правда, и приманки такой каторга им ещё не предлагала...

По лагерю беглец шёл не таясь. Здесь на караул не нарвёшься. Охрана заперлась в казарме. Ну, кроме тех стражников, которые для порядка ночуют в бараках, за каторжниками приглядывают. И никто не увидит беглого: в казарме окна наглухо закрыты тяжёлыми ставнями, а в бараках окон вовсе нет.

Хотя... что там за полоска света впереди?

Забыв о крабах, Стайни подобрался к добротному, сложенному из массивных брёвен дому сотника.

Да, верно! Ведь этой ночью командир маленького гарнизона уступил своё жилище знатному гостю. А тот здешние порядки знает плохо. Закрыл ставни на верхнюю щеколду, а нижний засов заложить не позаботился!

От этого ставни чуть перекосились, в щель можно разглядеть часть комнаты. Бревенчатую стену напротив. Угол стола. Спину, плечо и блестящий лысый затылок сидящего за столом человека.

«Око наместника». Тот самый чиновник из Вейтада, что приказал скормить Стайни крабам.

Сначала каторжнику показалось, что он видит мертвеца: так неподвижна была эта плотная, крепкая фигура. Приглядевшись, Стайни понял, что чиновник просто чем-то увлёкся, да так, что весь мир перестал для него существовать.

Говорят, что матёрые, опытные бойцы чувствуют спиной вражеский взгляд. Если так, то лысый мерзавец свои кисточки на ножнах заработал не на поле брани. В Арко́н-То заработал, при королевском дворе!

О Джакар Игрок, неужели ты решил подарить надежду человеку, который уже ничего от тебя не ждёт?

Оба светила – и Ро́хо, и Со́хо – были в эту ночь в небесах, но сквозь разрыв в тучах лишь Рохо увидела, как каторжник подобрал прутик, подтянулся на подоконнике, прутиком откинул щеколду... и сразу же, рывком – через подоконник, в комнату!

Лысый здоровяк и обернуться не успел, как ему на плечи обрушился враг – яростный, озлобленный, потерявший всё, кроме жизни.

Драки не было. Застигнутый врасплох чиновник откинулся назад вместе с табуретом, рухнул на пол и, звучно стукнувшись затылком о крашеные половицы, затих.

Каторжник первым делом метнулся к окну: сказалась здешняя выучка! Поспешно захлопнул ставни, вернул на место щеколду, задвинул тяжёлый засов. И только тогда обернулся к поверженному противнику: жив ли? От живого больше пользы. Можно, например, заявить сотнику, что знатный господин будет убит, если каторжника не выпустят за перевал, через кордон стражи...